4 ноября 2024 года, в праздник Казанской иконы Божьей Матери (День народного единства), в доме культуры села Исады состоится встреча друзей и гостей Дома Прокопия Ляпунова и лекция, посвящённая деятельности создателя Первого земского ополчения. Начало в 13-00. Автор книги «Исады — рождённые в плеске волн» Степашкин М.В. выступит с рассказом о предыстории и первых месяцах сбора в 1611 году ополчения Прокопием Ляпуновым, рассылке знаменитых призывных грамот. Рассказ будет сопровождаться показом видео ряда.
Приглашаются все желающие узнать о человеке, повернувшем историю, вернувшем России национальную государственность. Ввиду ограниченности мест, для делегаций гостей просьба предварительно обращаться на почту сайта или в нашу группу «ВКонтакте» («Исады — Старая Рязань»).
Утреннее солнце набирает высоту, потоки яркого летнего света начинают припекать, намекая на летнюю силу жгучих лучей. Стремительное Симферопольское шоссе перебирается по мосту через сверкающую блёстками Оку, Кашира остаётся в стороне, и вскоре съезжаю на спокойную местную областную дорогу в сторону Ясногорского района. Сразу начинаются холмы, подъёмы и спуски Среднерусской возвышенности. Виды прекрасные открываются! Свежая яркая зелень полей чередуется тёмно-зелёными пятнами лесов, у подножия холмов встречаются друг с другом в густых зарослях деревьев речки. К слиянию таких малых речек, Восьмы и Беспуты, подбегает дорога. На краю деревни открывается вид на широкую долину между холмами, сбоку от дороги – высоких памятный знак в виде развёрнутых в разные стороны секир. Вот где-то тут и оно – поле Восьминской битвы. Сюда привела память о нашем великом воеводе Прокопии Ляпунове — освободителе Москвы и спасителе Русского государства.
Впадение Восьмы в Беспуту. За ними (справа) — поле Восьминской битвы.
В такие же летние дни, 415 лет назад, произошла она. Табличка на памятном знаке называет битву «одним из самых кровопролитных сражений Смутного времени»… Восьминская битва произошла 15-17 июня (5-7 июня по старому стилю) 1607 года «в том месте, где Восьма впадает в Беспуту». Вон там, вдалеке, в низине, соединяются заросли двух речных долин – это Восьма впадает в Беспуту, которая бежит прямиком на север, к Оке.
События происходили во время между двумя Лжедмитриями. Лжедмитрий I уже был убит, к власти в Москве пришёл новый «боярский царь» Василий Шуйский. Его избрание происходило с нарушением принятых тогда обязательных действий, достаточно узким кругом лиц. По этой причине очень многие бояре, дворяне, города долгое время не признавали его право царствовать. К их числу относился и Прокопий Ляпунов. Но другого царя не было, народу страны требовался правитель. Это было благоприятной почвой для самозванцев, которые продолжали появляться, как грибы в тёплую погоду после дождя. От таковых на Русскую землю прибыл, вернувшись из турецкого плена через европейские страны, бывший боевой холоп (младший вспомогательный воин) князя Телятевского Иван Исаевич Болотников.
Поле битвы севернее Восьмы.
Смуту против Василия Шуйского готовили бывшие приближённые Лжедмитрия I. Один из них — сбежавший в Польшу Михаил Молчанов, выкравший в Кремле царскую печать и регалии представлялся спасшимся царём Дмитрием. Другой — оставшийся на службе Шуйского Григорий Шаховской, назначенный воеводой в пограничный Путивль, он готовил местные войсковые гарнизоны к выступлению против царя. К ним и попал Иван Болотников. Не будем гадать, был он уверен в том, что перед ним самозванцы и смутьяны или осознанно включился в игру по захвату власти в Московском государстве. Болотникову доверили стать во главе военного отряда, собранного в окраинных Северских городах из местных служилых людей, стрельцов, городских казаков, а также привлечённых вольных донских, волжских казаков. Позднее к ним присоединялись служилые люди других городов, а также беглые крестьяне, образовалось целое войско восставших. В прежние советские времена его поход к Москве именовали «крестьянским восстанием». На самом деле, восстанием управляли и преобладали в численности совсем другие сословия профессиональных воинов.
«Болотниковцы» захватили все города от южных границ до подступов к Москве. Вряд ли многие верили, что из Польши скоро придёт выживший «царь Дмитрий» или что существует «царь Пётр Фёдорович» («болотниковцы» ссылались то на одного, то на другого), но власть Шуйского многие точно считали незаконной. А, значит, верили в справедливую возможность сместить царя военной силой. Присоединился в числе других к восстанию и Прокопий Ляпунов, вероятно, при подходе войска к рязанским пределам. Однако, под самой Москвой, у села Коломенского, когда Москву царю трудно уже было удержать, Прокопий перешёл с несколькими дворянскими отрядами на сторону Шуйского. С приходом новых сил Василию Шуйскому удалось разбить войско повстанцев и отбросить от столицы.
Поле битвы за Восьмой — на переднем плане. Заросли в низине — долина реки Восьмы.
Царь собрал большое войско (около 100 тыс. чел.) и выдвинулся с основной его частью к Серпухову. Одновременно к Кашире вышло его левое крыло во главе с боярином князем Андреем Васильевичем Голицыным. В этом войске был и рязанский отряд Прокопия Ляпунова, бок о бок с которым везде следовал сын Владимир. Болотников тем временем собрал свои войска в окрестностях Тулы. Избегая столкновения с главным царским войском, он выслал большие силы под началом князя Телятевского (своего бывшего господина) в сторону Каширы. Хотел ли он разбить Голицына или задумывал обойти все царские войска и захватить Москву, точного ответа нет. По пути к Кашире, на реке Восьме, силы Телятевского и Голицына встретились. Численность первого оценивают в 30-38 тыс. чел., численность второго явно не равнялась 100 тысячам – столько было всего у Шуйского, а главные силы стояли у Серпухова. Точно известно, что оба столкнувшихся противника имели в своём вооружении артиллерию и «огненный бой» (стрельцов с огнестрельным оружием), с обеих сторон была конница дворян и казаков.
Русская летопись (Бельский летописец, ПСРЛ, т.34) сообщает, что царь послал «Кошире бояр своих и воевод князя Андрея Васильевича Голицына да князя Бориса Михайловича Лыкова, да Прокофья Ляпунова, да Истому Пашкова со многими ратными людми и с конными и с пешими и с нарядом».
Всё дальнейшее описание битвы, которое даже изображают в виде схем построений отдельных полков, мы не можем считать достоверным, не нашлось таких сведений в доступных документах.
Немецкий наёмник Конрад Буссов был в то время в войске Болотникова, а позднее оставил свои мемуары о годах, проведённых в Московии. По его сведениям, первоначально перевес в сражении был на стороне Болотникова. Победа осталась бы за повстанцами, если бы некий «воевода по имени Телетин» не изменил со своим 4-тысячным отрядом Болотникову и не ударил бы неожиданно по его войску. В этом имени читается «Телятевский», но он как раз был во главе всего войска повстанцев. Что за «измену» имел в виду Конрад Буссов, не ясно, русские источники такого ключевого эпизода в ходе битвы не упоминают. Путает Конрад и место битвы, говоря, что оно было у Серпухова. Сам он в битве не участвовал, описывал её с чьих-то слов.
Река Восьма.
Не ясно также, откуда появился эпизод с переправой через Восьму казаков Телятевского и заходом через ряды царского войска в его середину, а также по какой причине они решили вдруг там задержаться. В то же время, якобы, отряд Ляпунова, не обращая внимания на оставленных в тылу неприятельских казаков, сам зашёл в тыл войска Телятевского, чем обратил его в бегство.
«Бельский летописец» сообщает только, что государеву войску удалось «воровских людей» побить, «а иных в оврагех осадили и приступами их взяли». Логичнее предположить, что атаковало укрепления «болотниковцев» как раз царское войско, где и были окружены в овраге казаки. Телятевский бежал к Туле. «И на том бою воровских людей убито и живых взято 3400 человек».
Согласно данным Разрядного приказа, в плен попало 1700 человек (сведения не проверены). Сообщения об уничтожении 20 тысяч повстанцев, казни взятых в плен казаков, видимо, относятся к переосмыслению Восьминской битвы историками.
После битвы Шуйский отправил к Туле три полка под руководством Михаила Скопина-Шуйского, а также Каширский и Рязанский полки. Впереди была битва на реке Вороньей, у стен Тулы, осада города и захват Болотникова. Сражение на Восьме стало важной ступенью к победе над восстанием.
Ляпуновы, отец и сын, видимо, на самом деле проявили себя в битве на Восьме. Так, Владимир Прокопьевич, согласно его челобитной к царю, получил за отличие в этом бою надбавку к своему дворянскому окладу в 150 четвертей земли (около 82 га).
Дно Восьмы — каменистое.
Речка Восьма живописна и загадочна. Её название пришло из балтских языков (балты предшествовали появлению здесь славян), происходит от слова, означающего «камень», т.е. речка — «каменистая». Она на самом деле имеет каменистое дно и прозрачную воду. Если приглядеться, на дне видны достаточно крупные камни.
Первому ополчению с самого начала его создания необходимо было решать вопросы внутреннего обеспечения продовольствием, кормами, оружием, боеприпасами, содержания ратников, дворян, боярских детей и их семей. Поэтому изначально возникла потребность в государственных органах, ведавших делами распределения поместий, сбора налогов.
Одним из первых в ополчении появился Поместный приказ, распределявший, утверждавший земельные владения среди дворян, поместья являлись основой их содержания, жалования. Грамоты на владение ими появляются за подписью дьяков и Прокопия Ляпунова с начала апреля.1 Появляются с того же времени и документы ополчения, подведомственные Разрядному приказу, который ведал служебными назначениями на должности. Большинство дьяков и подьячих перебежало в приказы Первого ополчения из московского боярского правительства королевича Владислава в марте – апреле 1611 года, после московского восстания. На повальное бегство дьяков ссылался в своём апрельском указе король Сигизмунд, жаловались на их острую нехватку в Москве оставшиеся в ней дьяки.
В стане бывших сторонников Лжедмитрия II также ещё со времён тушинского «правительства» самозванца существовали свои дьяки, выпускавшие время от времени документы на сбор налогов или назначения должностных лиц на подвластных бывшим «тушинцам» землях. Такие документы появлялись в марте, июне 1611 года и были подписаны «боярином» Дмитрием Трубецким.
Все решения и письма Первого ополчения до конца мая подписывались единолично одним Ляпуновым.
Кроме вопросов внутреннего обеспечения ополчения, необходимо было удовлетворить множество требований, исходивших от различных военных сообществ. Ополчение составляли: служилое дворянство разных городов, многочисленные казацкие отряды, не связанные с городами, в том числе казаки Заруцкого, ранее стоявшие за воцарение Лжедмитрия II, а также третья сила — в неё входили стяжатели удачи и чинов из бывшего стана того же самозванца: дворяне, боярские дети, казаки Дмитрия Трубецкого. Чтобы управлять разноликим воинством ополчения, Прокопию Ляпунову необходимо было поделиться властью с этими силами.
Ополчению необходимо было также договориться о том, как будут приниматься решения, значимые для государственного устройства. Ведь поддержавшие Прокопия Ляпунова земли, пришли к тому, что теперь ополчение обязано управлять Московским государством. Правление польского королевича Владислава было признано обманным и незаконным. Но такие дела могли решаться только Земским собором, который созвать правильным образом было невозможно. Значительное количество земель находилось под властью иноземцев, церковный Освящённый собор был разогнан захватчиками, патриарх был в заточении, а Боярская дума, которая должна была одобрить состав Земского собора, состояла из предателей русского государства. Поэтому примерно в мае 1611 года для решения самых важных вопросов в ополчении было создано подобие воинского собрания, названное «Советом всей земли».
Приблизительно 22 мая, вероятно, по приговору «Совета всей земли» предводителями Первого ополчения были назначены три человека, которые должны были единодушно принимать решения от имени ополчения: единственный истинный его руководитель думный дворянин Прокопий Ляпунов (стал писаться в документах третьим по счёту, т.к. не получал высших чинов от самозванцев), тушинские «бояре» Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий. Документом был установлен срок прибытия не позднее 25 мая на службу в Первое ополчение дворян и детей боярских из разных уездов. С марта 1611 года и до конца июля для документов ополчения использовалась только личная печать Прокопия Ляпунова.2
С самого начала июня 1611 года в разных частях Московского государства разгорались всё новые военные события, приносившие русским людям тяжёлые поражения.
Якоб Понтуссон Делагарди.
Недостаток сил у Первого ополчения для взятия Москвы и осада Сигизмундом Смоленска подбодрили шведов, которые давно были нацелены на присоединение к своему государству северо-западных русских земель. Ранее они захватывали приграничные крепости, надеялись получить часть земель по договорам о военной помощи, в которой нуждались московские цари. Теперь ослабление Московского государства, отсутствие правителя и гражданская война показывали, что пришло время взять желаемое силой. Шведский король Карл IX направил командующему своим экспедиционным корпусом Якобу Делагарди письма, предназначавшиеся для Московии и Новгородской земли, в которых обосновывалась необходимость вторжения шведов. Они были направлены получателям под Москвой и в Новгороде. 28 мая войско Якоба Делагарди, прежде помогавшего громить недругов царю Василию Шуйскому, двинулось к Новгороду.
Прокопий Ляпунов находился в сложном положении. К Москве в это время ожидалось приближение войска Яна Сапеги с добытыми продовольственными и прочими запасами. Ляпунов понимал, что Москву взять имеющимися силами невозможно. Помощь от Казани, Вятки и сибирских городов не приходила. Вольные казаки с Дона, Волги, других мест, несмотря на призывы, также почти не пришли к Москве. Необходимо было искать опору на третью силу, каковой уже становились недавно шведы. Снова нужна была военная помощь против Речи Посполитой. С другой стороны, Московии нужен будет новый царь. Выбор верховных правителей из династий других стран был в Европе вполне обычным делом. Для граждан было важно, чтобы сохранялись установленные законные порядки и бытовой уклад, церковная жизнь. Ещё в марте – апреле Якоб Делагарди предлагал Первому ополчению рассмотреть возведение на московский престол одного из двух шведских королевичей — Густава Адольфа или Карла Филиппа. Но тогда ни к чему не пришли. Как год назад возникла надежда на привлечение польской династии, так и теперь, летом 1611 года, самым приемлемым выходом из сложившегося положения стало обращение к династии шведской. По-видимому, такое решение принял «Совет всей земли», так как он уже был создан, а не лично Прокопий Ляпунов. Все решения принимались по единогласному утверждению трёх руководителей ополчения.
Чтобы предотвратить потерю русских земель на северо-западе и увеличить силы у Москвы, Прокопием Ляпуновым немедленно было отправлено для переговоров к Делагарди посольство, которое возглавлял воевода Василий Иванович Бутурлин. Он был близко знаком с Якобом Делагарди ещё по участию в совместных боевых действиях шведского корпуса с войском Михаила Скопина-Шуйского в 1609 – 1610 году. В него также вошли князь Иван Фёдорович Троекуров и воевода Борис Степанович Собакин.
2 июня 1611 года войско Делагарди подошло к Новгороду и встало лагерем у Хутынского монастыря. Оно состояло из 4150 шведских, финских, немецких наёмников. У новгородского воеводы Ивана Одоевского было под рукой чуть больше 2000 казаков, дворян, астраханских стрельцов, татар и монастырских слуг. Воинских людей для обороны города было достаточно, но городские укрепления были ветхими, артиллерии мало. Только после прихода шведской армии воеводы начали латать крепость. Не было даже внутренних лестниц, чтобы взойти защитникам на крепостную стену.
Последние часы обороны Смоленска. Михаил Шеин сдаётся полякам.
3 июня войска Сигизмунда III взяли Смоленск после 20 с половиной месяцев осады и непрерывных штурмов. К лету защитников города почти не осталось, но всё ещё держали крепость. Захватчики ворвались в город и устроили резню. Часть жителей укрылась в Мономаховом Успенском соборе, где хранились запасы пороха. Когда враги ворвались в собор и стали убивать людей, один из посадских людей подорвал пороховые запасы и оставил под развалинами собора вместе с обречёнными жителями многих захватчиков. Героический предводитель обороны города воевода Михаил Шеин с 15 ратниками и своей семьёй закрылся в одной из городских башен и отбивался, решив принять смерть. Гетман Жолкевский сообщал королю, что Шеин убил около 10 нападавших немцев. Только вняв мольбам семьи, он вышел из башни. Его тут же схватили и доставили к королю. Взбешённый почти двухлетним сопротивлением и понесёнными воинскими потерями Сигизмунд забыл о «кодексах чести» и прочих свойствах «рыцарства» в отношении пленных и подверг Шеина жестоким пыткам. Шеин остался не сломлен. Его и семью увезли в Польшу, где он был присоединён к высоким пленникам – бывшему царю Василию Шуйскому, Василию Голицыну, митрополиту Филарету (Романову) и другим членам Великого посольства. Сигизмунд освободил теперь себе дорогу к Москве. Но потерянные под Смоленском силы и неспокойные дела на родине, спустя несколько дней после взятия города, заставили его отказаться от похода к осаждённой Москве и уйти с войском в Польшу.
Прошла пара недель со времени, когда отряд Яна Сапеги, дождавшись выхода голодающего «подкрепления» из Кремля, ушёл от Москвы к Переславлю-Залесскому. Сапега решил, что небольшое столкновение у Тверских ворот с ополченцами Ляпунова, никак не может быть препятствием для продолжения игры, в которой он «пытается» наладить отношения с Ляпуновым и даже понуждать польское войско Гонсевского уйти из Москвы. Он собрал достаточно припасов для осаждённого королевского «рыцарства», нужно было думать, как обратно вернуться в Москву, которая теперь была полностью окружена ополчением. Лишние потери людей ему были не нужны. 4 июня 1611 года Сапега написал Прокопию Ляпунову письмо с «приятным и любезным к нему тщанием» и послал его с неким «паном Степаном». По-видимому, Сапега снова спрашивал Прокопия, что ему может перепасть, если он поспособствует изгнанию Гонсевского из Москвы. Ответа Яну Сапеге пришлось ждать достаточно долго, Прокопий не спешил, он был занят другими делами.
В Новгороде начались переговоры Бутурлина с Делагарди. Уже знали о взятии поляками Смоленска. Для удовлетворения требований шведской стороной оплаты военной помощи предполагалась возможность обсуждения передачи Швеции крепостей Ладога и Орешек. 6 июня, ссылаясь на новые указания из-под Москвы, Бутурлин предложил Делагарди назвать новгородские крепости, которые шведы готовы занять в обмен на немедленную помощь. Бутурлин вынужден был спешить, к Москве мог подойти не только Сапега, но и сам Сигизмунд из-под Смоленска. Такая установка для переговоров Бутурлина не понравилась новгородцам. Они также принимали в них участие и были возмущены возможной передачей части земель. Шведы требовали отдать одну крепость и большую денежную выплату. А новгородцы не могли с холодной головой оценить сложившейся для города и его земель угрозы. Между Василием Бутурлиным и новгородским воеводой Иваном Одоевским возникли распри. 8 июня со шведами договорились соблюдать перемирие на 14 дней для того, чтобы послать гонцов под Москву и в Стокгольм для согласования условий с руководством.3
15 июня Ян Сапега со своим войском вернулся к Москве. Видимо, только по этой причине он получил ответ. Именно в этот день, после долгого ожидания в канцелярии Сапеги отметили получение ответного письма Прокопия Ляпунова. Он ответил в самых любезных выражениях, что верит его уверениям в приятельстве и готовности освободить Московское государство от «злопагубного рыцарства» Гонсевского и предателей – московских бояр. Ляпунов пообещал Сапеге заплатить за его возможные услуги лишь тем, что они отберут из «скарба», что отняли «польские и литовские люди в Московском государстве неправым взятием». И, кроме того, предупредил Сапегу, что не велит до тех пор в Московском государстве «ни до чего жадному человеку коснуться», только когда придёт время вознаградить Сапегу за помощь, будет «оплачено седмицею».4
Ополченцы готовились к приходу Сапеги с припасами для осаждённых. Несмотря на то, что все укрепления Белого города были ими заняты, с юга, из Замоскворечья путь был почти открыт, т.к. стены Земляного города защищать не хватало численности людей. Видя уязвимость прямого подхода к Кремлю через Замоскворечье, Ляпунов распорядился о строительстве там дополнительно к первому острогу неподалёку второй. Остроги соединили глубоким рвом где-то около современного Толмачёвских переулков (Третьяковской галереи).
Войска Сапеги подошло к Москве с северо-востока, с того же направления, куда уходило. Увидев, что пробиться через Белый город будет трудно, было принято решение одним отрядом Руцкого обойти город и войти в Кремль через Замосковречье. Предварительно все собранные припасы были оставлены в обозе Сапеги. Как ни готовились ополченцы, их разведка сработала плохо, не заметив приближение неприятеля. Ров оказался самым слабым звеном в построенной цепи укреплений.
«Руцкий… обошел Девичий монастырь по Заречью, и нечаянно явился между Русскими острогами на рву, вовсе не зная о находившемся здесь укреплении. Москвитяне также не ожидали нападения с сей стороны, выскочили из рва и разбежались; наши немедленно слезли с коней, заровняли ров, перешли его без труда и пустились к нам чрез реку вплавь. Мы ждали их в воротах над рекою, готовые к битве и не впуская в замок, кинулись вместе в Белый город; Русские едва заметили наше наступательное движение, обратились в бегство, оставив в отнятых у нас воротах и башнях отряды для обороны».5
По-видимому, кремлёвский гарнизон сделал вылазку из Боровицких ворот Кремля и захватил Трёхсвятские ворота Белого города, дав возможность войти через них отряду Руцкого.
«На воротах Арбатских засело с полтораста Москвитян; мы взяли их штурмом… Таким образом мы снова овладели всею стеною. Мы заняли и Девичий монастырь, также оставленный Русскими».
Видимо, пали и Чертольские ворота, юго-западная часть стены Белого города с прилегающим Земляным городом и Новодевичьим монастырём вновь перешла к полякам.
Во время московских боёв, 16 июня в стан Первого ополчения прибыли послы от Делагарди.
23 июня, после длительных обсуждений, «Совет всей земли» принял решение о том, что сын шведского короля Густав Адольф достоин избрания русским царём. Соответствующий приговор Совета был подписан, и его копия отправлена в Новгород. На данный документ ещё несколько лет будут опираться русские и шведские власти, рассматривая возможное воцарение в Московии шведской династии.
29 июня в Москве умер Сапега, служивший королю за деньги, собранные московскими боярами с русских земель, но сохранявший своеволие до конца дней.
«… умер пан Caпегa в столице, после кратковременной болезни; войско, бывшее под начальством его… не хотело повиноваться ни нашему региментарю, ни кому-либо другому; занималось только набегами, ни с кем не делилось добычею, пропекало Москвитян сзади, и наживалось. Королю также не служило, исключая разве того времени, когда несколько недель стояло под Москвою, о чем вы уже знаете, и не смотря на то взяло платы за 11 четвертей. Тело пана Сапеги оно увезло с собою и отослано в Литву». 5
После принятия приговора о желании избрания на царство шведского королевича «Совет всей земли» приступил к принятию важнейшего документа, который потомки назовут «первой Конституцией России». 30 июня множеством участников ополчения, включая предводителей Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого, был подписан «Приговор всей земли», состоящий из 24 статей. В нём были установлены основы управления государством.
Закреплялся состав правительства в лице Дмитрия Трубецкого, Ивана Заруцкого и Прокопия Ляпунова. Эти лица могли быть переизбраны «всею Землёю» в случае плохого исполнения своих обязанностей. Правительство имело полномочия управлять всеми земскими, ратными и судебными делами.
Приговор устанавливал порядок распределения поместий, перераспределения ранее захваченных поместий в пользу необеспеченных лиц. Устанавливалось 6 основных приказов (министерств того времени), а также четверти (приказы, ведавшие отдельными местностями): Поместный, Большого дворца, Большого прихода, Разбойный, Земский, Большого разряда.
В отношении многочисленных казаков в ополчении устанавливалось, что, по их желанию, они также могут получать поместья и денежные оклады. Если казаки вольные и не хотят идти на службу государству, то таким должен был выдаваться хлебный корм и деньги. Предписывалось отнять у казаков «приставства» — самовольно захваченные для кормления города, волости и сёла и запрещался такой самовольный сбор «дани».
Поместный приказ. Миниатюра из книги XVII века.
Приговор устанавливал судебные правила, порядок работы Разбойного и Земского приказов, боярского суда трёх избранных руководителей.
Таможенные сборы и сборы за содержание кабаков также изымались из частных рук отдельных «бояр», все сборы отныне должен был осуществлять приказ Большого прихода. Подобным же образом устанавливался единый Поместный приказ и запрещение на раздачу поместий прежними учреждениями, раздававшими поместья и вотчины от лица отдельных «бояр».
В отношении переселённых дворянами и боярскими детьми в свои владения чужих крестьян и дворовых людей предписывалось таковых разыскивать и возвращать на прежние места жительства, к прежним помещикам.
Первыми после дьяков – составителей документ подписали «боярин» князь Дмитрий Трубецкой и Прокопий Ляпунов, за себя и за безграмотного «боярина» Ивана Заруцкого. Затем стояла подпись «не на Русском диалекте», подпись окольничего Артемия Измайлова, князя Ивана Голицына, Мирона Вельяминова, стольника Тимофея Измайлова, Ивана Шереметева, большого количества представителей разных городов и полков, стоявших под Москвой.
Приговор мало внимания уделял условиям пребывания в ополчении вольных казаков и «новых» казаков – бывших крестьян, дворовых, находившихся ранее в кабале (договоре служения за прежние долги или за содержание) у помещиков и бежавших от них. Приговор накладывал строгие запреты на их своевольные действия, к которым они привыкли, находясь на службе у Лжедмитрия II. Раньше, если не хватало жалованья или корма, они могли захватывать «приставства», обирать население, грабить. Что было делать вольным казакам при новых строгостях, если жалованья или корма вовремя не дали или его показалось мало, было не ясно. А строгости со стороны Прокопия Ляпунова вскоре последовали. Земство было настроено на полное прекращение грабежей со стороны казаков.
1 – Д.В.Лисейцев. Синтез управленческих структур I и II народных ополчений. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.61-62. 2 – В.Д.Назаров. Первой ополчение // Большая Российская Энциклопедия // Т. 25. М., 2014. С.605-608. 3 – П.В.Седов. Захват Новгорода шведами в 1611 г. // Новгородский исторический сборник, Вып. 4 (14). СПб-Новгород. 1993. 4 – Н.Ю.Тюменцева, И.О.Тюменцев. Переписка сапежинцев с руководством Первого земского ополчения и П.Ляпунов в документах архива Я.Сапеги. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.25-27. 5 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.
В день народного почитания всех трав, цветов, ращений, растительной силы в Исадах 20 июня прошло торжественное мероприятие, посвящённое грядущему завтра 80-летию начала Великой Отечественной войны. Вспомнили всех воевавших наших людей, погибших и выживших, вернувшихся с войны. Приехали с концертом друзья села и Исадской школы из Рязанского педагогического университета во главе с ректором А.И.Минаевым, профессорами университета. Студенческие коллективы показали прекрасные танцевальные выступления, исполняли замечательные песни, берущие за душу! Выступали вместе с ними и учащиеся Исадской школы. Явили силу духа и тела в показательных выступлениях постоянные участники наших торжественных встреч — ребята из спортивного объединения «Крутогор» во главе с С.П. Мельником. Всем — большая благодарность за выступления!
Директору Исадской школы Шарову Н.В. была передана модельная скульптура будущего памятника Прокопию Ляпунову работы скульптора Ильи Павловича Вьюева для хранения в школьном музее. Ждём от преподавателей школы широкой просветительской работы, которая бы знакомила учеников и гостей с делами и подвигом великого человека, Прокопия Ляпунова, начавшего освобождение страны от иноземных завоевателей, возродившего русскую государственность. Все неравнодушные люди были приглашены к участию в создании этого памятника. От всех участников встречи благодарим Илью Павловича, желаем выздоровления, восстановить силы и ждём в гости в Исады!
Май 1611 года прошёл для Первого ополчения в тяжёлых боях на подступах к Москве и на её городских укреплениях (см. ранее об апрельских событиях). К Москве продвинулась ещё одна сила, которую Прокопий Ляпунов долгое время пытался связать переговорами и удерживать от перехода в стан врага – гетман Сапега. Его отряд, по польским оценкам, составлял до 2000 всадников. Приблизился момент истины, который явил сам Сапега. Ему нужны были деньги для своего войска, нужно было определить, от кого их можно получить, и не потерять всё в будущем. Выбор был таким. Сапега шёл к Москве, чтобы оценить силы обороняющегося польского контингента и осаждающего город ополчения Ляпунова. Понимая эти цели Яна Сапеги, становятся ясными и его дальнейшие действия. Если опираться только на русские или польские письменные источники о майских боях у стен Москвы, участии Сапеги, разобраться в них будет непросто. Истинный ход событий проясняется лишь при сопоставлении рассказов обеих сторон.
Сапега к началу мая подошёл с войском из Мосальска к Можайску. Прокопий Ляпунов направил в Можайск посольство, желая прояснить намерения несостоявшегося союзника. Получив от возвратившихся послов заверения, что Сапега идёт «с добрыми намерениями», Ляпунов выслал в сторону Сапеги более представительное посольство из «знатнейших бояр». Встреча состоялась в Больших Вязёмах (в 40 км от Москвы), в Иоанно-Богословском монастыре. Там располагался бывший дворец Бориса Годунова, который облюбовал в качестве загородного во времена своего правления Лжедмитрий I. Бояре, видимо, получили уверения от Сапеги, что он идёт на помощь ополчению. Но Ляпунов не питал доверия к словам гетмана и в ожидании подхода Сапеги к Москве предусмотрительно укрепил свой лагерь «острогом и глубоким рвом с частоколом». [1]
Расположение сил Первого ополчения, войска Сапеги и атака королевских хоругвей Гонсевского 14 мая 1611 года.
10 мая «Сапега подступил к столице, и не переходя Москвы реки, стал лагерем на возвышении между Девичьим и Симоновым монастырями», при этом с польским гарнизоном в городе связь не стал устанавливать. Поляки во главе с Гонсевским были насторожены таким поведением не менее Ляпунова. Войско Сапеги встало в Замоскворечье, приблизительно на подступах к Донскому и Данилову монастырям. Гетман сразу связался с Прокопием Ляпуновым («начальниками» ополчения). Уровень доверия сторон был таков, что они решили перед переговорами сначала обменяться заложниками, чтобы застраховать жизни послов. Переговоры ни к чему не привели, и заложников по их окончании друг другу вернули. Наладил связь с Сапегой и Гонсевский из Кремля. Видимо, он тоже ничего не смог быстро предложить без позволения короля и не получил никаких обещаний Сапеги в ответ.
14 мая польский гарнизон Москвы решил проверить, для чего пришёл Сапега и возник ли между ним и ополчением Ляпунова союз. С ночи поляки подготовили в засаде в замоскворецких кварталах Земляного города несколько конных хоругвей. Накануне они передали Сапеге о готовящейся вылазке, но не пригласили их поддержать.
В Замоскворечье ополчение занимало городские укрепления, как и в других местах присутствия. Стены Земляного города со рвом, сооружённые в 1591 г., после крымского набега, здесь были особенно сильно защищены рядом выдвинутых вперед деревянных и земляных бастионов. Русские были полностью уверены, что Сапега будет участвовать в боях на стороне королевских войск. Эта уверенность не исчезла и спустя годы, когда «Новый летописец» повествовал о сражении в Замоскворечье. Польский источник, напротив, утверждает, что Сапега поддерживал ополчение, не ввязываясь в бой, дважды во время боя предупреждал королевские войска, чтобы они прекратили битву против московитов и уходили. Но его действия после боя не оставляют сомнений — Сапега лишь издали наблюдал за происходившим, оценивал силы сторон.
Дворянская конница.
Польские хоругви утром 14 мая внезапно напали на ополченцев где-то в местах укреплений, шедших по валу Земляного города, вероятно, просочившись сквозь Калужские, Серпуховские и Фроловские ворота. Полностью неожиданным нападение не было, т.к. враги были встречены дворянской конницей. Натиск несокрушимой польской тяжёлой кавалерии конница ополчения не выдержала и была смята. Но позади неё засела пехота в неких каменных укреплениях («садоладовнях») и рядом с ними, во рву. Пехота стала задерживать, отсекать хоругви от отступавших. «Три роты литовских людей пробилися сквозь пехоту и топташа до реки Москвы…» [2] Но «пешие люди» сделали своё дело, одна рота была полностью уничтожена, потери понесли и две других. Не пытаясь догнать отступившую конницу, роты повернулись, чтобы разбить пехоту. Но ей удалось «отсидеться» в укреплениях, нанеся урон нападавшим. Поляки отступили. Бой произошёл «напротив Лужников», позднее их называли Малыми Лужниками — луговины вдоль берега реки, на месте современного парка «Музеон». «Напротив Лужников» было широкое открытое поле, которое простиралось от укреплений Земляного города в сторону Донского монастыря. Сегодня на месте битвы расположен Парк культуры имени Горького. Год спустя, в августе 1612 года, на том же месте, у Лужников, будут стоять остатки Первого ополчения Дмитрия Трубецкого, наблюдая за действиями Отрядов Второго ополчения Пожарского, а затем всё же переправятся через реку и помогут разбить гетмана Ходкевича. Так состоится непростой союз двух ополчений, освободивших Москву от захватчиков. Второму ополчению и его предводителям суждено будет прогреметь славой в бронзе и прочих цветных металлах, дела Первого ополчения и само имя Прокопия Ляпунова будет стёрто со страниц учебников истории, как будто их никогда не бывало.
Во время прорыва польской кавалерии в тыл фланг отступавшей дворянской конницы московитов был подставлен «под нос» Сапеге, боевые порядки которого были выстроены в сторону битвы. Но тот не стал добивать русских. Хоругви же, по сообщению польского источника, были уже «победителями» и желали полностью разгромить русские силы. Но… по какой-то причине бой был очень длительным. Причиной, не позволившей довершить разгром, поляками были названы «предупреждения» со стороны Сапеги, из-за которых польские конники решили повернуть и отступать в Кремль «победителями». Впрочем, дальнейший польский рассказ приводит странные подробности «победного отступления». Многочисленный неприятель сильно напирал, ослабело крыло, в котором находился некий пан Зенкович, им пришлось бежать… На пути попалось болото (местность напротив Кремля по правому берегу реки Москвы, на его месте современная Болотная площадь), конь увяз, Зенкович бежал пешим, ему уже накинули петлю на шею, но товарищи успели отбить пана.
В польском стане ходили слухи, что Сапега вёл себя так, надеясь получить из рук московитов царский трон. Но, поняв, что «грубый Москаль ни на что не подавался», решил присоединиться к королевским силам. Такое желание со стороны Сапеги было бы достаточно странным, учитывая известные ему предыдущие события Смуты, личности выдвигавшихся московских правителей и своё, Яна Сапеги, далеко не королевское происхождение. Русские могли принять на трон только представителя царской, королевской династии, родственника таковой или, по крайней мере, самозванца, выдававшего себя за представителя таковой династии. Сапега увидел у Лужников то, что хотел, и после «победного отступления» непобедимых хоругвей продолжил переговоры с начальником московского королевского гарнизона Гонсевским. На переговорах пришли к выводу, что истребить Первое ополчение имеющимися силами невозможно, а московский гарнизон сильно нуждается в продовольствии из-за осады. Нужно было направить сильный отряд для добычи пропитания людям и корма коням. Как раз для этого Гонсевскому подходила помощь Сапеги. Видимо, он готов был платить. Как бы то ни было, после боя при Лужниках Сапега присоединился к королевским войскам. Королю Сигизмунду под Смоленск было послано известие, что Сапега теперь служит королю и нуждается в оплате, также сообщалось, что «аванс» в размере 1000 рублей от Гонсевского был ранее уже выслан Сапеге, но по дороге перехвачен вместе с гонцом «шишами» (стражниками неприятеля или разбойниками), поэтому надо выплатить ещё 3000. Письмо, в отличие от аванса, было быстро доставлено под осаждённый Смоленск, и 20 мая Сигизмунд из своей ставки уже написал повеление Гонсевскому выделить нужные деньги из московской казны. [3] Продовольствие намечено было добывать в направлении Переславля-Залесского.
Об исходе переговоров Сапеги с Гонсевским наверняка узнали и в ополчении.
17 мая отряд Сапеги начал подготовительный обход Москвы, чтобы выйти на дорогу к Переславлю. К нему должны были присоединиться силы из Москвы. С восточной стороны Сапеге город обойти было невозможно, т.к. там располагались основные силы ополчения. И московскому отряду от Гонсевского пришлось бы пробиваться на соединение с Сапегой из Никитских ворот севернее Москвы в одиночку. Сапега обошёл город с запада и подошёл к острожку у «пограничных» Тверских ворот, отряд ополчения выдвинулся навстречу. В течение дня шёл бой в Гонной слободе, принесший обоюдные потери.
21 мая Сапега приступил к выполнению поручения Гонсевского по добыче припасов в глубинных землях Московии, заодно опустошая её огнём и мечом, чтобы «пробудить в Русских сострадание к родине» и отвести от Москвы для защиты своих городов. Но, как показали дальнейшие события, русская любовь к родине направляла их мысли не к защите своих домов, а к освобождению столицы своего государства. Вместе с 2000 людей Сапеги в поход к Переславлю-Залесскому было отправлено из Москвы 1500 от польских войск под началом Руцкого (по русским данным, Косяковского), также от русских боярской думой был послан князь Григорий Ромодановский. Ополчение выслало вслед за ними, на защиту переславских земель отряды князя Петра Владимировича Бахтеярова и Андрея Просовецкого. Просовецкий шёл защищать земли, окормлявшие его в то время. Противники столкнулись под Александровой Слободой. Бахтеяров и Просовецкий были разбиты и отошли к Переславлю. Александровский отрог (крепость) была взята сапежинцами (ранее – Братошинский острог), после чего Сапега пошёл к Переславлю. Ополченцы затворились в городе и многочисленные попытки его взять сапежинцам не удались. Сапега встал лагерем у города и послал мелкие отряды добывать продовольствие.
24 мая Гонсевский в Москве узнал, что на помощь ему из Речи Посполитой выступил отряд гетмана Ходкевича, который находился в то время на границе, у Печор, недалеко от Пскова.
«Эта весть так обрадовала нас, что наши вздумали звонить во все колокола, коих в Москве множество, с пушечною и ружейною пальбою, и тем обнаружили свое бессилие: по удалении челяди, нас не много являлось на стенах, да и выстрелы были редки. Неприятель заметил нашу слабость, и в ту же ночь, лишь только умолкло наше ликование, за час до рассвета, пошел на приступ». [1]
Любопытно, что за описанием польским источником «слабости» гарнизона, якобы повлекшей нападение ополченцев, следует рассказ о величине подразделения, оборонявшего стратегическую точку польской обороны – Круглую угловую башню («что на Васильевском лужку») в стене Белого города. Башня располагалась между стеной Китай-города и Яузскими воротами, у реки. Её занимали целых 400 польских всадников! Башня была ключом обороны поляков против сил ополчения, т.к. соединялась ходом по стене с Китай-городом и глубоко вдавалась вперёд, давая возможность флангового обстрела наступающих на Китай-город. Утром 24 мая стремительным броском ополченцев башня была захвачена вместе с орудиями, порохом и ядрами. Тут же у китайгородской стены появился комендант Гонсевский и стал убеждать роту Млоцкого вернуть важную башню.
«…охотно и решительно, с одними саблями в руках, бросились по стене на Русских; путь был так тесен, что едва двое могли идти рядом: наши добрались до башни, изрубили засевших врагов и овладели ею, захватив сверх того несколько бочонков неприятельского пороха…»
Контратака удалась ценой некоторых потерь. Нужно отметить, что успешно захваченный «неприятельский порох» совсем недавно был польским.
Потеряв важную башню и понеся потери при попытке взятия Китай-города, отряды ополчения перешли к захвату других укреплений Белого города, остававшихся за поляками.
«Хоругви спешат выстроиться, а в каждой не более 20, много 30 человек. Посылаем за доспехами и тут же вооружаемся; но теперь поздно. Неприятель уже везде, на воротах, на башнях; мы бежим в крепость, преследуемые бесчисленным множеством до самых ворот Кремлевских. Кто не успевал попасть с нами в крепость, оставался в руках врагов».
Следующий удар ополчения был направлен от Тверских ворот в сторону «пограничных» по стене Белого города Никитских. Первым был взят острожок у Козьего болотца (ныне Патриаршие пруды), защищавшийся немецкими наёмниками. Следующими были взяты Никитские ворота, которые обороняли 3 сотни немцев. Большое количество наёмников было убито.
В числе прочих, видимо, были взяты «менее укреплённые» Арбатские и Чертольские ворота.
Крайняя угловая с юго-западной стороны Белого города каменная Алексеевская башня (неподалёку от нынешнего храма Христа Спасителя) была самой высокой, четырёхярусной, она называлась также «пятиглавой». Её защищало 300 человек польской пехоты Граевского. Нижний ярус башни был наполнен гранатами и зажигательными припасами, внизу ее было открытое отверстие, наподобие ворот. Русские подожгли этот арсенал двумя зажигательными стрелами, башня заполыхала. Некоторым защитникам удавалось спуститься по верёвкам вниз, они попадали в руки ополченцев, другие сгорели заживо. Башня была захвачена, за ней и Трёхсвятские ворота. Побито было множество «литовских людей».
Вся стена Белого города была освобождена от польско-литовских захватчиков и их наёмников. За её пределами, в Земляном городе, оставался только сильный узел сопротивления в стенах Новодевичьего монастыря, где находились две роты казаков под началом Глаского и Оршанского, 200 немецких наемников и 300 «московских немцев» — жителей столицы, принявших сторону поляков.
Со стороны Замоскворечья в те дни ополченцами был сделан при каменной церкви острог, из которого пушками обстреливался Кремль и прилегающая местность.
30 мая ополчение приступило к освобождению Новодевичьего монастыря. Польский источник сообщает, что после «нескольких выстрелов» сдались «московские немцы». О том, как сдались «литовские люди» и прочие наёмники, он стыдливо умалчивает. Остатки королевского войска Гонсевского оказались к концу мая 1611 года блокированы со всех сторон в Кремле и Китай-городе.
1 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859. 2 – ПСРЛ, Т. 14/1, Новый летописец, СПб., Тип. М. А. Александрова, 1910, с. 109-112. 3 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.543 (№257).
В самом конце марта 1611 года, когда главные силы Первого ополчения накапливались вблизи Москвы, польский гарнизон предпринял из столицы несколько попыток остановить продвижение отдельных отрядов. Поляки в Москве многое знали о ходе сбора ополчения. Добывать сведения помогали русские бояре, принявшие власть короля, и их люди. Но всё же во многом эти сведения о самых многочисленных земских полках были ограничены. Зато хватало источников в казацких полках ополченцев, предводителями которых были поляки: Просовецкий, Заруцкий, служивших ранее Лжедмитрию II. О них польские военачальники в Москве знали несравненно больше, благодаря своим доносчикам – перевёртышам, готовым при иных обстоятельствах обратиться на службу королю. Так и основной упреждающий удар из Москвы достался отряду Андрея Просовецкого, подходившему к городу от Александровой Слободы.
После подавления последних очагов московского восстания отряд полковника Струся, как было сказано выше, отразил некие подошедшие к Москве силы Дмитрия Трубецкого, Василия Мосальского и Ивана Плещеева. Сразу после того полковник Струсь совместно с приданной сотней полковника Зборовского выдвинулись против не самого многочисленного отряда Просовецкого. На Пасху или в Великий понедельник (24-25 марта) его воины, «шедшие гуляй-городом» (подвижные укрепления для защиты стрелков на поле боя от конницы), были разбиты и рассеяны где-то между Александровой Слободой и рекой Ворей. Обоз «гуляй-города» описывался как «подвижная ограда из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями, для стреляния из самопалов».
«При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали и останавливаясь стреляли из-за них, как из-за каменной стены. Окружая войско со всех сторон, спереди, с тыла, с боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до Русских: оставалось сойти с коней и разорвать ее». [1]
Гуляй-город («обоз»)
Рассеянная рать Просовецкого вскоре собралась и присоединилась к основным силам ополчения. По сообщениям польских источников, 25 — 27 марта к Симонову монастырю, стоявшему за рекой Москвой, подошли последовательно самые крупные отряды Ляпунова, затем Заруцкого. Пожар, с помощью которого поляки подавили московское восстание, опустошил огромные пространства города: «ближе негде было укрыться: пожар все истребил». В монастыре в осаде укрывалась часть городских сил, разбитая во время восстания, дожидаясь подхода Ляпунова. Его отряды подошли первоначально к Николо-Угрешскому монастырю, затем к Симонову: «Придоша же все воеводы изо всех городов к Николе на Угрешу и совокупишася вси за едино, поидоша под Москву». [2]
Другой польский источник сообщал: «Москвитяне сразу заняли монастырь, а вокруг, несмотря на многочисленность своего войска, расставили гуляй-городы». [3]
В четверг 28 марта городской гарнизон произвёл вылазку на Симонов монастырь силами полка Мартина Казановского численностью 1300 всадников. Ополченцы не вступили в открытый бой с опытной конницей, поражая её из укрытий «обоза».
«Мы только погарцевали и к вечеру возвратились, не сделав ничего важного. После нас выходили против них другие полки поочередно, но так же, как и мы, возвращались более с уроном, нежели с успехом. Эти вылазки были совершенно бесполезны; в чем мы после удостоверились, но уже поздно». [1]
«Здесь же неподалеку была маленькая деревушка, она была занята стрельцами. Чтобы выбить их оттуда, Гонсевский [начальник польского гарнизона в Москве] направил немецкую пехоту (у него было около сотни мушкетеров), но та ничего не смогла сделать. Стрельцы ее оттуда вытеснили и ряды мушкетеров поредели. Наша пехота отошла к коннице, но потом и нам, конным, московская пехота стала наносить урон… Дошло до того, что товарищи, у которых были длинные рушницы, спешивались и вели перестрелку с пехотой. Хоругви мы отвели подальше, ибо стоять вблизи было бесполезно. Московская пехота отступила, выманить же конницу мы не сумели, долго стоять впрочем — тоже; пришлось уходить к городу. Увидев это, москвитяне двинулись за нами, используя хитрую уловку: как только мы к ним поворачивали, москвитяне уходили назад, мы к городу — они за нами. Поэтому наше отступление с поля боя было трудным и опасным; враг использовал такую хитрость: двинешься к нему — убегает, повернешь назад — он за тобой. Однако, с Божьей помощью, ушли мы удачно и больше нападать на них не дерзали — не было силы. Потом пробовали наши подобраться к монастырю с петардой, но у них ничего не вышло». [3]
Русский летописец так вспоминал об этих первых вылазках поляков.
«Литовские ж люди выидоша за Яуские ворота и поставиша с ними бою немного, поидоша в город. Воеводы ж приидоша под Москву и начаша ставитися подле каменново Белого города…» [2]
Московские укрепления Кремля, Китай-города, Белого города, проездные ворота.
Таким образом, в первые же дни восстания и подхода основных сил Первого ополчения русские отряды постепенно проникли внутрь укреплений Земляного города (в пределах современного Садового кольца). У польско-литовского гарнизона не было сил оборонять столь огромную площадь.
1 апреля ополчение начало захват укреплений Белого города (в пределах современного Бульварного кольца).
«И апреля в 1 день, з Божиею помощию, пришли всею землёю к царствующему граду Москве и стали по всем воротам Царёва каменново города, и Полских и Литовских людей осадили в Кремле да в Китае городе…» [4]
«Вскоре на тот же обоз [у Симонова монастыря] решил напасть со своим полком один из наших людей. Пан Гонсевский разрешил, но с условием: не переходить Яузу. Тот вышел и встал на другой стороне, на пепелище. Увидев это, москвитяне обрушили на него удар, а у наших не было даже удобного для копейщиков места — пришлось им уходить прямо к городу. Москвитяне же набрались храбрости и той же ночью стали перебираться в Белые стены, которые мы не смогли занять полностью (нас было мало, а место обширное), и оказались по соседству с нами.
Ранёхонько, едва рассвело, глядь, — а москвитяне уже большую часть Белых стен заняли. Между стеной и рекой Яузой они поставили свой обоз, один конец которого упирался в берег Москвы-реки, а другой протянулся к [реке] Неглинной, протекающей через город. Увидев это, мы поняли, что избавиться от них будет трудно, да и испугались, как бы они не заняли все Белые стены вокруг нас, а потому мы захватили оставшуюся часть стен, что на другой стороне Неглинной. А именно: Никитские ворота, в которых мы разместили две сотни немецкой пехоты. Эти ворота были рядом с Тверскими, которыми москвитяне владели прочно. Вторыми нашими воротами были Арбатские, третьими — Чертольские, а четвертыми — наружная угловая башня над Москвой-рекой о пяти верхах [Трёхсвятские ворота] и Водяная башня [юго-западная угловая башня Кремля]. Везде мы поставили польскую пехоту, которой у нас было всего сотни две. Так и остались: мы — с одной стороны, а москвитяне — с другой. Случилось это вопреки и нашему, и их желанию». [3]
«Новый летописец» перечисляет русские полки в последовательном порядке их расположения вдоль стены Белого города, от Яузы до Тверских ворот.
1. У Яузских ворот «Прокопий Ляпунов встал с ратными людьми» (основные силы рязанских и понизовских городов).
2. Против Воронцова поля «Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Иван Заруцкий встали» (казаки бывшего лагеря Лжедмитрия II, Тулы, Калуги, северских городов).
3. У Покровских ворот «воеводы костромские, и ярославские, и романовские: князь Федор Волконский, Иван Волынский, князь Федор Козловский, Петр Мансуров встали» (с Вологдой и поморскими городами).
4. «У Стретенских ворот — окольничий Артемий Васильевич Измайлов с товарищами» (владимирцы с нижегородцами (?)).
5. «У Тверских ворот — князь Василий Федорович Мосальский с товарищами…» (муромцы с нижегородцами (?)).
Западная и юго-западная часть укреплений Белого города осталась в руках поляков.
«… с литовскими же людьми бои бывали каждый день…»
В субботу 6 апреля на другом направлении (не у Симонова монастыря) русских пытался выманить к бою полк Казановского. Рассказчик явно склонен к преувеличениям противостоявших сил, применяя в своей речи сказочные выражения.
«Полк наш был силен; к нему присоединили еще 1000 Немцев, под начальством Борковского, долгоногого труса. Русские на сей раз не уклонились от битвы, надеясь на свою многочисленность… Поганые, как лес, покрывали всё поле сражения, которое едва было можно окинуть взором. Сверх того, они расставили свои толпы не без искусства за топким болотом, которое отделяло нас от них. Переправа была тесная. Гарцовники их, коих отряд был многочисленнее всего нашего полка, перешли болото и вступили в схватку с нашими; а оба войска, стоя в боевом порядке, смотрели одно на другое. Мы, при помощи Божьей, прогнали отряд… до самого леса; главное же войско их не трогалось с места на подкрепление своим… Знатнейших из пленников мы отослали немедленно в крепость.
Не довольствуясь этим успехом, полковник наш Казановский хотел сразиться с главными силами Русскими и приказывал Борковскому с Немецкою пехотою обойти болото, чтобы ударить на врагов сбоку, намереваясь сам напасть на них с другой стороны конницею…» [1]
Якобы из-за несогласованности двух полковников, поступил приказ «исподволь убираться в Кремль». Дальше, чередуя «неопытность» отдельных командиров с несогласованностью, началось бегство польских полков к Москве.
«Мы только оборонялись и отступали в добром порядке. Несколько раз Ковальский оборачивал хоругвь к отпору; но тщетно: Москвитяне так смело ломились в наши ряды, что мы, не слезая с коней, должны были вступить с ними в рукопашный бой. Они много вредили нам из луков, вонзая стрелы в места, незакрытая бронею. Борковский тогда стоял вблизи и, хотя мог бы выручить нас, но не хотел разорвать ряды Москвитян. В этом деле из хоругви нашей убито пять товарищей, а Захарий Заруцкий взят в плен; сверх того пало с десяток пахоликов, наиболее во время отступления к замку чрез болото по весьма неудобной дороге. Прочие роты не лишились ни одного человека потому, что бежали очень исправно. Немцы ни разу не выстрелили». [1]
Польский гарнизон, находясь в осаде внутри крепостей, вынужден был выходить на пешие вылазки за кормом для коней, которые приводили к стычкам с ополченцами, в ходе которых стороны захватывали пленных.
«Часто мы высылали по ночам и конницу за Москву реку в засаду, чтобы, завязав дело, навести на нее неприятеля: нередко, при Божьей помощи, мы достигали своей цели, да пользы было мало, исключая разве того, что мы могли разменяться пленными». [1]
Апрель проходил в попытках Первого ополчения захватить полностью все башни Белого города. Одну из таких попыток и вылазку поляков описывает польский источник, как обычно, рисуя страх в глазах врага, подчёркивая его небывалую многочисленность и объясняя собственные поражения стечением разных обстоятельств. Между этих строк читается храбрость и самоотверженность действий русских ратников и ожесточённость схваток.
Китай-город: вид из Белого города в сторону Никольских и Ильинских ворот. Худ. В.А.Рябов.
«Ввиду столь близкого соседства в столице, когда москвитяне сидели в Белых стенах, а мы — в Китай-городе и Крым-городе, неприятель решил укрепиться и продвинуться к Китай-городу. При двух каменных церквушках, поодаль от своих стен, москвитяне поставили два острожка, разместили в них людей, втащили на церкви небольшие пушки, из которых и стреляли в нашу сторону. Сначала, видя, что москвитяне пробираются в Белые стены, мы этому не противились и не сделали ни одной вылазки. А когда они укрепились, мы вдруг решили, что сможем их выбить за стены. В пятницу устроили мы пешую вылазку чуть ли не всем войском и сразу из трех ворот: Никольских (пана Струся) [Китай-города], моих, под названием Ильинские [Китай-города], и Всехсвятских (Млоцкого) [Китай-города]. Одни из нас пошли к стенам, другие напали на острожки. В острожке напротив моих ворот москвитяне [были] испуганы натиском, и мы их выбили. Я со своей хоругвью был уже внутри, а мои люди поворачивали пушки. Но наши были уже отовсюду отброшены и находились в опасности как никогда прежде. Впрочем, это и не удивительно, ведь для людей, привыкших сражаться в конном строю, это была первая пешая вылазка. Я же в церкви перед своими воротами разместил тридцать человек с двумя гаковницами [вид ружья, мушкета] и затем, во время вылазки, когда я вынужден был отступать из острожка, ушел к этой засаде и закрепился со своей хоругвью, не пробиваясь под стены. Потом мы немного поправили дело и оттеснили москвитян к их стенам. Но все равно мы ничего не добились и, потеряв немало людей, должны были уйти восвояси». [3]
Недостаточность сил ополчения для взятия города, обороняемого сильным и обученным соперником, была очевидна Прокопию Ляпунову ещё во время подготовки похода к Москве. Поэтому все силы и уловки дипломатии он направлял на то, чтобы присоединить к ополчению любую военную силу, как бы сложно не было её потом удержать. В ходе апрельских боёв необходимость в дополнительных воинских силах проявилась ещё острее. Доверенные люди, посланцы Ляпунова, представители городов – участников ополчения продолжали земские власти ещё не присоединившихся городов убеждать присылать свои отряды к Москве. Так до конца апреля оставалась в стороне крупная Казань и окружавшие её более мелкие крепости, Вятский край, сибирские города.
26 апреля в Казань прибыл из Владимира князь Иван Семёнович Путятин с представителями Ярославля и Костромы. Казань придерживалась на словах присяги, данной ещё Лжедмитрию II, хотя главам земства было хорошо известно, что «Царика» уже несколько месяцев, как нет в живых, а большинство его бывших полков воюют под Москвой. Переговоры о вступлении Казани в ополчение шли безуспешно до конца апреля.
1 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859. 2 – ПСРЛ, Т. 14/1, Новый летописец, СПб., Тип. М. А. Александрова, 1910, с. 109-112. 3 – Мархоцкий Н. История Московской войны, Москва, РОССПЭН, 2000, с.91-94. 4 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.536 (№251).
За прошедший срок с начала сбора средств (31.03.2021) по 10.04.2021 на указанный номер банковской карты для общественной организации «Исады на Оке» на цели создания, установки памятника воеводе Прокопию Ляпунову в с.Исады и благоустройства прилегающей к нему площадки поступила сумма:
1000 руб. — Москва.
Общая сумма накопленных на банковской карте средств та же.
На рязанском городском телевизионном канале «Город» 09.04.2021 вышло интервью о подготовке к созданию памятника Прокопию Ляпунову в Исадах нашей общественной организацией и фондом «Евпатий Коловратъ».
Приглашаем присоединиться к движению и оказать любую посильную поддержку. Будем благодарны за самое широкое распространение новости!
Пришёл день, когда мы готовы объявить о начале сбора средств на создание памятника спасителю Русского государства, освободителю Москвы и создателю первой русской конституции Прокопию Ляпунову. Общественная организация «Исады на Оке» в сотрудничестве с Фондом Возрождения Памятников Истории и Культуры «Евпатий Коловратъ» заключили договор на создание памятника воеводы Прокопия Ляпунова со скульптором Ильёй Павловичем Вьюевым, а также договор с литейным производством на изготовление памятника в стеклопластике. Высота будущей скульптуры 2,6 метра.
И.П. Вьюев известен как автор памятников и скульптурных композиций, посвященных первопроходцам и исследователям Русской Америки и Русского Севера, директор Алеутского культурного центра, реставратор, путешественник.
Установка памятника согласовывается с органами власти МО «Спасский муниципальный район Рязанской области» в селе Исады, где располагалось вотчинное владение Ляпуновых. Скульптура станет первым в России памятником от благодарных потомков воеводе, собирателю Первого ополчения 1611 года.
Желающих внести свой вклад в создание памятника человеку, отдавшему жизнь за независимость России, и благоустройство прилегающей к нему площади просим направлять свои пожертвования по указанным ниже реквизитам.
При отправке просьба указывать цель перечисления: «Памятник Прокопию Ляпунову». Если вы не против, чтобы имя жертвователя было открыто, дополните запись при отправке вашим ФИО и местом проживания, например: «Памятник Прокопию Ляпунову. От Иванова Петра Петровича, г.Рязань».
Вся официальная информация о ходе создания памятника, реквизиты счетов и прочие данные размещаются на сайте «Село Исады на Оке» (isadi.ru). Ответы на все вопросы вы можете получить на указанном сайте через форму связи (isadi.ru/contact). Доверяйте только этому источнику. В сообщениях на сайт обязательно указывайте тему своего вопроса во избежание попадания в спам. Все суммы пожертвований, поступившие на банковскую карту для общественной организации «Исады на Оке», в которых указано имя жертвователя, а также общая сумма поступивших пожертвований будут еженедельно публиковаться списком в разделе сайта Новости (isadi.ru/novosti). Перечисления на расчётный счёт Фонда «Евпатий Коловратъ» могут быть удобны для юридических лиц.
Официальной группой нашего движения в социальной сети «ВКонтакте» является группа «Исады – Старая Рязань» (vk.com/isadi1217). Вы также можете задавать свои вопросы в эту открытую группу.
Общая оценочная стоимость памятника, включая установку и благоустройство площадки вокруг него, составит около 1 млн. рублей.
«За веру православную и за все страны российской земли стоять и биться!»
Для общественной организации «Исады на Оке»:
карта «Райффайзенбанк»: 5379 6530 1622 2570
Для получателя Фонд Возрождения Памятников Истории и Культуры «Евпатий Коловратъ» (адрес регистрации: 391523, Рязанская обл., Шиловский р-н, д. Фролово, д. 56):
р/с 40701810253000000110 в Рязанском отделении № 8606 ПАО «Сбербанк»,
БИК 046126614, к/с 30101810500000000614,
ИНН 6225011108, КПП 622501001.
С.Д.Яхонтов (Публикация газеты «Рязанские ведомости».)
Творческими исканиями нашего друга иерея Вячеслава Савинцева был найден ценный материал, касающийся истории Исад и личности знаменитого рязанского историка, краеведа, создателя губернского исторического архива и музея Степана Дмитриевича Яхонтова (1853 – 1942). Обширный архив Степана Дмитриевича, включающий дневники, хранится в ГАРО. Многие годы публикаций на основе этого богатого источника почти не выходило. Редкость материала обусловлена тем, что книга воспоминаний Яхонтова вышла тиражом всего 300 экземпляров, познакомиться с её содержанием трудно.
Немного о С.Д.Яхонтове. Он был одним из участников знаменитой Рязанской учёной архивной комиссии (РУАК), её председателем. Подобное общество исследователей истории, комиссия, было создано впервые в России. Её плодотворной деятельности последовали другие губернии, в которых стали создаваться такие же комиссии, историческое движение охватило страну, стали собираться письменные, археологические материалы, создаваться местные музеи и архивы. После революции движение, начатое РУАК в губернском городе, расширилось на уездные города. На основе решений советской власти, повсеместно в губерниях с 1918 года стали создаваться уездные музеи. Было собрано в музеи и спасено от расхищения и уничтожения множество ценных реликвий из имений помещиков, монастырей, частных собраний. До 1929 года краеведческое движение в России бурно развивалось, местные музеи вели между собой постоянное общение, обменивались опытом, экспонатами. В 1929 году отношение власти поменялось, глубокая связь народа с историческими корнями стала идти вразрез с насаждаемой новой религией коммунизма, отрицавшей прошлое («весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим…»). Начались гонения на историков и краеведов, разгром их объединений, посадки в тюрьмы. Степан Дмитриевич также попал в тюрьму на 4 месяца по надуманному обвинению, был выпущен относительно быстро, но лишён права работать в архивах на 6 лет. Старая школа, вышедшая из РУАК, была разогнана. Наступило время конструирования «новой» истории.
Степан Дмитриевич, несмотря на угрозы нового времени, оставался до конца смелым человеком в своих мыслях и поступках, называл происходящее вокруг своими именами. Тому свидетельством строки из его переписки и дневников. Чтобы понять богатство языка Яхонтова, благородство и широту целей, которые он перед собой ставил, привожу образец такого письма к основателю Моршанского уездного музея, такому же подвижнику-краеведу Петру Петровичу Иванову. Материал был любезно предоставлен нашими друзьями из Моршанского историко-художественного музея. В письмах, дневниках Яхонтова порой странная орфография и бесподобная пунктуация – всё сохранено.
«П.П.Иванову, директору. Моршанский краеведческий музей. Советская ул. д.21, г.Моршанск, Тамб.обл. 06.10.1938 г.
С.Д.Яхонтов. ул.Либкнехта, д.89, г.Рязань, 05.10.1938 г.
Многоуважаемый Пётр Петрович!
Вы слишком много и широко захватываетесь. Я сам был с таким же необузданным аппетитом,- ну и что? – Разбросался и не знаю, куда деваться со своим историко-издательским грузом: мать сыра земля не хочет держать, а и под землёй ещё не охота лежать. На все ваши вопросы не отвечу прямо, а вскользь смогу.
Было бы нам встретиться 9 лет тому назад,- мы бы размахнулись, а ныне? – Давайте по пунктам.
Составитель Карты владений Солотч.[инского] монас.[тыря] – я.
… Составлял я её осенью и зимой 29 года, когда подготовилась мною выставка монастыря – февраль. Что с ней сделалось после того как разгромили музей – не знаю. Никому из преемников моих не была посильна такая работа. Материалы для изучения владений Солотч. Монастыря были в моих руках исключительно богатые, оставшиеся в наследство от Архивной Ком., которой я был председателем. … Все эти тысячи рукописей Солотч. мон. сданы мною в своё время в […] Област. Ряз. Архив, и я даже воспротивился сдаче их в Центр. Архив в Москве, куда было их затребовали комиссары в 1928 г. А какие рукописи были у меня на руках и принадлежали мне, те (2000 №№) взяты у меня в архив во время погрома у меня в квартире в 29 г. Я вам передавал об этом эпизоде. …
… А пока простите, что так не разборчиво пишу. Надо привыкать читать ваяние рукописей. В былое то время, какое раздолье было с материалами, а теперь все на сене лают… Я работаю над домашней и хозяйственной жизнью Ряз. Архиер. дома в XVII – XVIII в. Наслаждение! Да печатать негде.
Крепко жму Вашу руку. С любовью, и так помогу Вам, в чём могу.
5/ X – 38 г. Рязань Ваш С.Яхонтов»1
Первая волна изъятий исторических ценностей из глубинки и вывоз значительной их части в Москву состоялся в 1918 – 1919 гг. О том, что произощло в это время с исадскими ценностями из имения Кожина, мы писали в соответствующей статье. Исчезли без следа в недрах московских музеев бесценные реликвии Прокопия Ляпунова, знаменитая икона Спаса Нерукотворного, богатейшая библиотека В.Н.Кожина. Из оставшегося была создана губернская коллекция, в этом деле, как мы увидим дальше, принимал большое участие Яхонтов. Он не раз бывал в Исадах и был знаком с В.Н.Кожиным. Перейдём к публикации из дневников Яхонтова. Маршруты, которыми он передвигался между Старой Рязанью, Исадами и Срезнево можно иметь в виду при развитии туризма (если таковое будет) и использовать для пеших походов, назвать, скажем, «тропой Яхонтова»…
Борисоглебская деревянная церковь Старой Рязани. Фото приблизительно времени посещения её С.Д.Яхонтовым.
«В Фатьяновку меня манила давно деревянная церковь, каких уже целиком не осталось в Рязанском крае. Подобная в Козари. Помню, с парохода направился в 1909 г. прямо к староряз[анскому] священнику, благодушнейшему о. Сергию Гермогенову, бывшему одно время надзирателем в Рязанской семинарии. Чайку попили, закусили и отправились пешкуром в Фатьяновку. Эта заштатная церковь была его ведения, а свящ[енник] был молодой мой ученик, такой археолог, фамилию позабыл. Дорога шла с одной, правой, стороны садами, с другой – лучным полем. Соседнее село Кутуково тем и занимается, что снимает огороды и сажает лук, который развозит по всей губернии. После них (со времени революции) никто не умеет так ходить за луком. И всё это нагорный берег Оки. Подходим. Как увидел я эту церковку, обрытую сбитой канавой, так и обомлел.
XVII в. – деревенский, два сруба, а вошёл внутрь, очутился в так знакомой мне деревенской избе, но только дубовой. Всё тут без пил и рубанка, одним топором работано. Пол колотый, а не распиленный; в стенах сделаны волоковые оконца, задвигающиеся («заволакивание») толстой доской, а ход на колокольню изнутри через творило в потолке, поискал я в волоковушах рукописей – нет. Чего захотел! В них обыкновенно хранились свитки, о которых меня извещали. Опоздал я, может быть, на несколько десятков лет. Иконостас и вся обстановка XVII в. сохранилась, деревянные подсвечники пред местными иконами; пядницы; у клиросов – аналои резные, домашние; а на царских вратах – благовествуемая Мария прядёт!.. А хоругви деревянные – дощечки, на них Христово сошествие во ад и архангел Михаил; всё-то на празелени, не поправлено, незаписанный XVII – XVI в.! На что ни взгляни – святая Русь!..
Я кое-что наметил для музея, чтобы привезли, а кое-что с собой взял. Господи! Какая хорошая церковка! На фоне крутояра берега Оки она стоит как будто всеми забытая. Я все запрещения пустил в ход, чтобы сохранить её, до [19]36 г. была цела. Сами жители дорожат ею. У нас в Рязанской губернии только ещё одна подобная осталась: в с.Козари, недалеко от Рязани. Вспомню и про неё, куда я тоже паломничал. Я был ещё два раза в Фатьяновке.
За Фатьяновкой, всё по излучине Оки, идёт Кутуково, а потом Усторонь, тут много старообрядцев; дальше по берегу – Исады. Место в кубе архиисторическое. Через проломные ворота в старорязанском валу, через которые вломились татары, дорога на Исады – 7 -8 вёрст, ведь это та самая дача летняя, куда под вековые вязы уезжали на дачу из столицу – летом отдохнуть – князья рязанские; это те Исады – дача, где семь князей рязанских были вероломно перебиты своим же родственником. Едешь в Исады по просяным, свекольным да морковным полям и воображаешь себе великокняжеские поездки. А вот уже и вязы одинокие показались. Конечно, не те, 122? г. А те так и мерещатся на месте княжеском. Собственно, нужно было мне имение Кожина, помещика этого села. Село раскинулось на нагорном берегу Оки, а самое имение за селом – на том же крутом обрывистом берегу. Имение образцовое, благоустроенное, со старыми садами, крахмальным заводом. Весь берег укреплён от подмывов посаженным лесом. Впоследствии, когда после революций, след[овательно], изгнания хозяина, водворились там большевики, быстро всё пришло в упадок: сады в небрежении, всё загажено. Но музею посчастливилось (на время) взять его под свою опеку и охрану вследствие того, что оно включало в себя исторические памятники: храм Воскресения XVII в., и дом Прокопия Ляпунова2, и театральный дом Ржевского3.
Ведь это!.. Знаете ли, что это значит: Прокопий Ляпунов! В первый раз я туда ходил пешком из Шатрищ. Храм Воскресения в саду помещика, с которым я был знаком, я со священником осмотрел храм и снаружи и внутри. Он сохранил свою архитектуру. Сам Влад[имир] Ник[олаевич] Кожин был ревнив и строг насчёт хранения старины. Храм в два этажа. Описание храма и найденной в нём старины – у меня в путевой книжке. Внутри битком набиты оба этажа стариной, да какой! В стенах вделаны новгородские кресты! А на чердаке, где я был в 1925 г., — конца нет старине, и я мог оттуда брать, что угодно. Староста мне и привёз целый воз в Древлехранилище. Даже крест напрестольный построенный начала XVII в. сыном Ляпунова Владимиром, а второй крест – внуком его 1686 г. Я все усилия употребил, чтобы ничто не трогалось в храме, до 1929 г. всё было цело. Где теперь Нерукотворный Спас, принадлежавший великому рязанскому архистратигу?!
Но до «белого дома» я добрался только в 1928 г. Нужно было что-нибудь с ним делать. Белый дом, когда едешь на пароходе по Оке мимо Исад, — он виден висящим над пропастью, вот-вот свалится в Оку. Он двухэтажный. Когда я забрался в него, там уже наломали, но всё ещё было интересно его соблюсти. Был ли он когда перестроен или сохранился от самого Прокопия,- сказать трудно, хотя я склоняюсь к мысли, что, возможно, уцелел только остов; как можно судить и по размерам, и глубоких окон; но что он внутри перестраивался, потому что есть фрагменты ампирного стиля в обработке дверей и т.п. Но надобно его было обследовать с просвещённым архитектором, что я и исполнил бы, если бы продолжалась моя охранная деятельность.
Что до дома Ржевского, владетеля Исад в XVII – XIX вв., то его дом служил гаремом для любителей театрального искусства, где у него содержались театральный актрисы. Я позабыл, что что-то трагическое связывает[ся] преданиями с этим домом. Ну, его сохранять не было желания и его отдали в аренду. Я очень потерял многое, что не мог видеться с владельцем Кожиным. Изгнанный из своего гнезда, обобранный, он некоторое время проживал в г.Спасске, и очень нуждался, но сохранял свой характер и убеждения; как окончил он свою жизнь,- мне не известно. Но хороший, умный был хозяин, хотя очень горд.
Отсюда, из Исад, в июле (11-го) [19]16 г. я пробрался через овраги в смежное село Муратово. Священник оказался тоже свой. В деревянном храме половины XVIII в. я нашёл целый клад. На колокольне свален был целый иконостас XVII в. из Оболочинской пустыни что была против Исад верстах в двух за Окой, среди песчаного, омываемого рекою почти острова да, пожалуй, и островка. Пошёл я, постоял на берегу реки, посмотрел на песчаное низину, покрытую кустами, там, где была ничем не знаменитая обитель. Как бы там хорошо покопать в песках. Там находят медные крестики и образки. Ныне всё тихо и пусто, и признаков нет, что когда-то и тут жизнь была! Обитель давно скончалась: о ней мало и исторических данных осталось, но иконостас её и всё имущество [её ] конца XVIII в. перенесен[ы] был[и] в с.Муратово. Неизвестно, стоял ли он там или просто сложен. Это истинный клад. Иконы писаны на толстых полтора вершка досках, отрубленных одна от другой, т.е. обработанных при помощи одного топора, без пилы. Написаны – Новгород, на светлой, немного кремоватой охре. 11 из 15 икон я отобрал, остальные подгнили, погибли, и отвёз в своё Древлехранилище. Да и из Муратово набрал кое-что хорошее. За компанию был я и в Срезнево, где ничего интересного, п[отому] ч[то] церковь перестроена. Но я побывал на родине Измаила Ив[ановича] Срезневского, знаменитого своего земляка, на сбор стипендии которого я составлял воззвание. Не помню, чем-то интересным меня снабдил местный священник Множин, ученик Прох[одцова] из с.Терехова, картёжник знаменитый»4.
Упоминаемая редчайшая деревянная церковь на Старой Рязани – Борисоглебская, находилась вблизи кладбища на южной части городища, исчезла в годы советской власти. Сохранилось её изображение на рисунке Солнцева из библиотеки Оружейной палаты, созданного при раскопках на месте древнего храма в 1832 году, а также на дореволюционном фото. В 1628 – 1629 гг. (по данным Добролюбова) она была отдельной деревянной церковью, а где-то поблизости существовала деревянная же церковь Рождества Богородицы. В окладной книге 1676 года уже указывается, что обе церкви объединены, имеют общий клир, т.е. представляют собой единый приход с одним священником и его помощниками. Позднее Рождественская церковь была разобрана, а её престол перенесён в Борисоглебскую, стал в ней приделом (боковой пристройкой). Вопреки убеждению Яхонтова, что он видел постройку XVII века, то строение было сооружено в XIX веке. Деревянные церкви так долго не стояли. Борисоглебская после 1676 года была заново построена (возобновлена) в 1779 г., отремонтирована (поправлена) в 1832 г. И, наконец, заново выстроена в 1863 году. В ней, действительно хранилась описываемая икона Божьей Матери Борисоглебской-Городищенской. В некоторых случаях датировки Яхонтова оказываются сильно неточными.
Видимо, терялись в памяти Степана Дмитриевича и некоторые важные подробности. Например, церковь в Муратово он называет деревянной, но она была почти новой, кирпичной. Любопытно упоминание хранящегося там иконостаса из Оболочинского монастыря. Получается, его 11 икон оказались в рязанском Кремле? Не они ли хранятся нынче в коллекции областного Художественного музея? Сохранили ли они свои аннотации, указание, что взяты из Муратово, или обезличились среди экспонатов? Сам иконостас, выходит, оставлен в церкви? Эта история тем удивительней, что находящийся ныне в муратовской церкви иконостас, по рассказу местного священника, хранился все годы советской власти сложенным в алтаре. Несмотря на то, что здание церкви использовалось в качестве склада газовых баллонов, иконостас уцелел. Оболочинский ли он? Или этот иконостас был изготовлен для самой новой муратовской Введенской церкви в 1897 – 1899 годах, а Яхонтов почему-то посчитал его облачинским? Загадка требует отдельного исследования. Но прекрасный резной иконостас, киоты, можно увидеть и сегодня в Муратово. Производит неизгладимое впечатление.
Вернёмся к Исадам. После вывоза ценностей из имения в 1918 г. усадебными строениями ведала уездная власть (мы видим это в Постановлении об охране памятников от 28.07.1925), но в где-то между 1918 – 1925 годами бывшее имение было передано под охрану губернского музея, о чём пишет Яхонтов. Видимо, в 1929 — 1930 году охранная деятельность музея была прекращена. Как мы помним, окончательное изъятие всех построек усадьбы у В.Н.Кожина произошло к 1920 году, в 1920-1922 гг. в Белом доме власти размещали летнюю колонию для беспризорников. А Яхонтов «добрался» до Белого дома, как он пишет, в 1928 году. Странно, что сохранять Красный дом у Яхонтова «не было желания». Крепкий, просторный дом был разобран на кирпичный лом в 1927 году. Теперь мы знаем, что ляпуновские напрестольные кресты из исадской церкви Воскресения Христова были вывезены в рязанский музей именно Яхонтовым. Самым поразительным является воспоминание Яхонтова о ляпуновской иконе Спаса Нерукотворного, из которого можно косвенно понять, что икона не была вывезена в 1918 году в Москву, а находилась под охраной Яхонтова в Исадах до 1929 года! Подвела ли Степана Дмитриевича память, или он хотел сказать что-то другое?
1 – «Письма всегда не оставляю без ответов…» (Переписка Петра Петровича Иванова). / Сост. Григорьева Л.В. Морш. ист.-худож. музей, Тамбов, 2014. 2 – Белый дом в Исадах. 3 – Красный дом в Исадах.
4 – Яхонтов С.Д. Воспоминания 1917-1942. Том 2 / Под ред. П.В.Акульгина. М.-Рязань: АИРО-XXI, Рязанский ГМУ им. акад. Павлова, 2017, с.378-380.
4 ноября 2024 года, в праздник Казанской иконы Божьей Матери (День народного единства), в доме культуры села Исады состоится встреча друзей и гостей Дома Прокопия Ляпунова и лекция, посвящённая деятельности создателя Первого земского ополчения. Начало в 13-00. Автор книги «Исады — рождённые в плеске волн» Степашкин М.В. выступит с рассказом о предыстории и первых месяцах сбора в 1611 году ополчения Прокопием Ляпуновым, рассылке знаменитых призывных грамот. Рассказ будет сопровождаться показом видео ряда.
