Рассказы вернувшихся с Великой Отечественной. Документы.
Однажды просматривая форум поискового сайта Soldat.ru, на глаза попала история, изложенная участницей форума Еленой с просьбой помочь прочесть найденные в шахтах Лотарингии надписи на украинском и русском языке, оставленные нашими военнопленными во время 2-й Мировой войны. Они могли рассказать через много лет о судьбе людей, донести весть их родным, если таковые найдутся.
Лотарингия — единственный французский регион, граничащий сразу с 3-мя государствами: Бельгией, Люксембургом и Германией.
Елена: «Здравствуйте, все, кто может помочь! Просьба выглядит так: «Это фотографии, сделанные местными историками в одном из бункеров Лотарингии, в Пти Редершен, бункер служил лагерем русских пленных, которые извлекали железо из сооружений линии Мажино для нужд нацистской армии в 1942 году. Рисунки, граффити и надписи были сделаны на стенах дортуаров, расположенных в 20-30 метрах под землёй почти 70 лет назад! У меня просьба — помогите расшифровать надписи, интересует любая помощь или информация!»
Опытное во многих областях жизни и многоязыкое поисковое братство легко прочитало послания 70-летней давности. К примеру, написано было на украинском: «Здес були пленi Бондаренко Семен… Iценко… Андрiй Копитнович».
Лариса: «На фото надпись латиницей: «Воскобойник Василий Федорович Одесская обл Овидиопольский окр (сейчас — район) село Роксоланы». Село Роксоланы — это небольшой населенный пункт на трассе Одесса — Затока. Старожилы помнят этого человека. Он вернулся с войны. Отношение к нему в то время было не очень хорошее: мол, предатель, сидел в плену. В.Ф.В. работал после войны в колхозе с племенной скотиной. В году 47 — 48 он погиб от удара быка. Могила его есть на сельском кладбище. Одна дочь уже умерла, детей у нее не было. Вторая уехала, о ее местонахождении никто не знает. Если удастся еще что-то узнать — сообщу.»
Вот так… Сидел в плену — предатель!.. Простая логическая цепочка для советского обывателя 40-х — 70-х годов! Плод сталинской пропаганды, которая вычеркивала из списка добропорядочных и честных судьбы миллионов людей. Людей, которых сама сталинская советская машина бездумно бросила в пекло и предала, а потом выметала саму добрую память о них. Народ не должен был заподозрить власть в бездарности и коварстве. Эти слова всколыхнули в памяти слова другие, сказанные другим человеком, судьба которого удивительно переплелась с рассказом о плене, шахтах, Лотарингии…
Совсем недавно был жив в нашей деревне Аргамаково ветеран Великой Отечественной Михаил Иванович Коротаев. Его рассказы о военной и послевоенной судьбе записывали школьники. Сегодня его нет, и сильно жаль, что не уточнить подробностей, дат, наименования частей, местностей, полноты описания событий, а его рассказ выглядит несколько беглым. Память этого человека была свежа и на склоне лет.
Жизнь сложилась нелегкая, «как в кино». Хоть повесть пиши, хоть сценарий. Только сценарии про ту войну нынче пишут не с рассказов её очевидцев и не с архивных документов. Поэтому всегда знаешь, чем фильм закончится: наш боец будет этаким развязным откормленным на «спортивном питании» качком или уголовником, особист будет коварным садистом, политрук – неистовым фанатиком, немец — интеллигентным и добрым. Полный вымысел, но кто сегодня его разоблачит? А жизнь была гораздо ярче, честней и понятней.
Выросли поколения, отравленные идеологией, построенной на лжи. Сегодня многим трудно понять, почему жертвовали своей жизнью простые люди — герои той войны.
Фотография на фоне деревенской занавески: улыбающееся лицо никогда не унывающего человека, грудь в медалях. Это он. Кто помнит его всегда весёлым, кто молчуном, который редко обращался к своим воспоминаниям… Каким он был?
Родился Михаил Иванович в 1922-м. В 17 лет поехал из деревни к родному дяде, который, будучи начальником большой пристани на реке в районе Коломны, устроил парня работать на теплоход. В деревне тогда было прожить нелегко: тяжкая работа за пустые «палочки» — трудодни, семьи по 7 – 10 человек. Народу тесно было, земли для своего хозяйства на обжитом месте не хватало. Поэтому исход на заработки, особенно молодежи, был делом частым.
Началась война. 15 октября 1941 Коломенский РВК призвал Михаила Ивановича.
Был направлен в «211-ю воздушно-десантную бригаду, в 1-й корпус, в 1-й батальон, сапёрно-подрывной взвод» и стал солдатом – парашютистом. (Удивительная память! Солдат запомнил и правильный номер бригады и номер корпуса.) Цель – подрыв немецких поездов. Выходили на задание, закладывали под рельсы мины – толовые шашки, и, прислонив ухо к рельсам, ждали. Услышав стук колёс приближавшегося поезда, докладывали командиру…
Однажды ночью в составе десанта был заброшен в тыл врага, в районе города Ельня Смоленской области. Много дней «шла борьба», были большие потери в личном составе. «Пришлось отступать, а отступать было некуда: кругом леса да болота.» Около месяца ходили по лесу, ища возможности выхода к своим, «но везде слышались выстрелы, разрывы снарядов». Было решено разбиться на мелкие группы и таким образом прорываться через линию фронта. Во главе группы из 5 человек, где был Михаил Иванович, был старшина роты. В атаке был тяжело ранен в руку и в голову. С трудом мог передвигаться и от большой потери крови падал в обморок. Старшина был ранен в ноги, ходить не мог. Тащил его на себе. Долго ходили по лесу измученные и усталые. Мучил сильный голод: «Могли есть лошадиные копыта и всё, что находили на пути».
Вышли из леса на окраину деревни. Неподалёку от деревни стояла мельница. Решив, что там может быть мука или хлеб, трое из группы предприняли попытку пробраться к ней. Раненые Михаил со старшиной остались в лесу. Группа от мельницы не вернулась. Деревня и мельница были заняты немцами.
Оставшись вдвоём, Михаил и старшина двинулись «куда глаза глядят». Раненые ползли через болото, пробираясь к дороге. У дороги увидели, что она ведёт из леса к деревне. У старшины были компас и карта, но сориентироваться не могли, не зная названия деревни. Вдруг увидели, что по дороге из леса ехала на лошади, запряжённой в телегу, женщина. Она ездила за дровами. Боец спросил у неё название деревни. Она не ответила и, хлестнув лошадь, очень быстро скрылась в деревне.
Прошло несколько минут, появились немцы. Женщина их выдала. Так, измотанные скитаниями, ранами и голодом, попали к немцам в плен. Выделенный конвой посадил их на повозку, повезли в лагерь. Затем присоединились к большой колонне русских пленных солдат. По пути следования передали другим конвоирам, которые били парня кнутом по голове и раненой руке, добивались, чтобы слез с повозки и шёл пешком.
Попал в лагерь «Рославль» в Смоленской области. В лагере немного подлечили раны и отправили в германский лагерь «Вайден». (Опять удивительное везение или выносливость! Часть пленённого десанта попадала в Вяземский лагерь, где условия содержания были нечеловеческими, пленных почти не кормили, велика была смертность, раненым редко удавалось выживать.) В Германии посылали на работу к немецким фермерам.
Затем 2 года пробыл в лагере «Регенсбург». Здесь узнали о Победе. Но особой радости не испытывали. Боялись вернуться на Родину: «Знали, что нас сочтут предателями».
В 1947 году завербовались в Бельгию по контракту на 2 года. (Получается, ещё 2 года до этого жил в лагере для перемещённых лиц?) В Бельгии работал 8 лет шахтёром. Тянуло в Россию: «Стали писать письма родственникам, и они написали, что мы прощены».
Михаил Иванович пошёл в «русское посольство в Бельгии», где получил проездной билет, и вернулся на Родину. В 1955 году.
Вот они, те слова, что Родина приготовила для них: «Вы прощены!» Кем и за что?
Родина потом несколько исправилась в отношении, наградив после войны многими юбилейными медалями и юбилейным орденом «Отечественной войны» к 40-летию Победы в 1985 году.
Для современного молодого уха непривычно слышать о «русском посольстве», которое иначе как «советским» ни в 1940-е, ни в 1980-е официально именоваться не могло, о Родине — России, которая называлась в те годы только Советским Союзом. Но так было в сознании народа. Несмотря на революцию, на многолетние попытки вытравить это слово из употребления, не допускать его в печати, официальных речах, разве что в сочетании «русские народные песни» или «русская классическая литература». Но и спустя десятилетия, в разговорах о войне все говорили о НАШИХ, как о русских, не считая нужным вносить уточнения, какой именно язык был для того или иного воина Красной Армии родным. Тогда все были русскими.
Кем и за что были прощены те стойкие люди, попытаемся понять из истории самой продолжительной воздушно-десантной операции Великой Отечественной — Вяземского десанта 1942 года.
Вяземский десант
Осенью 1941 года в только что ликвидированную Республику Немцев Поволжья, недалеко от г.Энгельс, в только что выселенные деревни этих самых немцев начали прибывать мобилизационные команды и начали формироваться подразделения, в частности миномётная рота, 211-й ВДБр 1-го воздушно-десантного корпуса. Командиром бригады, в которой воевал Михаил Иванович Коротаев, был Шилин Мефодий Иванович. На берегах Волги прыжков с парашютами там не производилось, проводились тактические учения.
В Новый 1942 год подразделения 211-й ВДБр привезли под Москву. Размещались сначала в Малаховке, в физкультурном техникуме. Спали прямо на полах. Была у каждого обычная фуфайка и байковое одеяло. Было очень холодно. Выдавали сухое горючее, на котором бойцы варили гороховую похлёбку. Затем перемещались в Томилино, Красково, Панки. В Люберцах размещались некоторое время на силикатном заводе. Здесь проходили полную подготовку. Прыгали на аэродроме Раменское.
После первого крупного успеха Красной Армии, разгромившей немцев под Москвой в конце 1941 года, 8 января 1942 года началась Ржевско-Вяземская наступательная операция. Её целью было окружение и разгром части сил немецкой группы армий «Центр». На первом этапе операции Красная Армия добилась определённых успехов. Немецкая оборона была прорвана войсками Калининского и Западного фронтов на нескольких участках. 
Для содействия им советское командование решило выбросить десант южнее Вязьмы с задачей перерезать автодорогу Вязьма-Юхнов и железную дорогу Вязьма-Брянск. Первая группа десантников была высажена в период с 18 по 22 января. Высадка производилась в ночное время, часть сил была высажена посадочным способом. Перехватив коммуникации противника, десантники способствовали наступлению 33-й армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса.
В конце января 1-й гвардейский кавалерийский корпус под командованием генерала П. А. Белова прорвался в тыл немецких войск. Обозначилась возможность окружения немецкой группировки. Чтобы не допустить отхода противника, советское командование решает выбросить очередной десант в районе Вязьмы с задачей перерезать железную и шоссейную дороги Вязьма-Смоленск. 27 января началась выброска части сил 4-го воздушно-десантного корпуса в район деревни Озеречня, которым удалось соединиться с корпусом Белова. Частям Красной Армии не удалось окружить немецкие войска, и бои приняли затяжной характер. Советское командование решило высадить главные силы 4-го воздушно-десантного корпуса западнее Юхнова с задачей перерезать Варшавское шоссе и в дальнейшем соединиться с частями 50-й армии. Высадка происходила в ночное время с 16 по 24 февраля.
В окружении оказались не немецкие, а наши войска. Оставшись в тылу противника, 4-й воздушно-десантный корпус во взаимодействии с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом и частями 33-й армии в общем подчинении генерал-майора П. А. Белова вёл активные боевые действия. В начале апреля объединённая группа овладела районом южнее Вязьмы и удерживала его до конца мая, сковав несколько немецких дивизий.
Однако в мае 1942 года стало ясно, что больше оставлять людей в окружении недопустимо, так как уничтожение наших войск было неминуемо. Оставшиеся почти без боеприпасов и продовольствия части метались в немецких тылах. Фашисты 24 мая 1942 года начали наступление с целью ликвидации советских войск в своём тылу. П. А. Белов обратился к командованию с просьбой разрешить выйти из окружения с продолжением упорных боев. Было дано добро. На помощь окруженным войскам был заброшен десант.
Очередная выброска десантных частей 211-й ВДБр и 23-й ВДБр 23.5.1942 в район Дорогобуж — Ельня была предпринята как «отвлекающий десант», с целью оттянуть на себя часть немецких войск, сжимающих кольцо окружения.
В итоге в ночь на 26 мая группа Белова прорвала кольцо окружения и двинулась в направлении Кирова, действуя по немецким тылам. В июне кавалерийский корпус генерала Белова отвлёк на себя в общем 7 немецких дивизий.
С 29 мая по 3 июня 1942 года десантировались «на помощь попавшей в окружение армии генерала Белова» — так звучало в приказе, несколько подразделений 211-й воздушно-десантной бригады (по некоторым данным, около 1600 человек). В состав объединенной группировки 4-го воздушно-десантного корпуса и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Белова 6 июня попали только около 300 человек бригады.
Перед выбросом группам объявили, что они будут десантированы в расположение «Десантной республики», где конники Белова и 4-й ВДК уже несколько месяцев удерживают захваченный в немецком тылу участок территории.
В тыл к немцам летели в своем обычном обмундировании с авиационными петлицами, с документами, с партийными и комсомольскими билетами.
Внутреннее, душевное волнение, все равно давило на психику оттого, что до этого большинство ни разу не прыгало на лес, и чем закончится такое десантирование, заранее нельзя было предугадать. О том, что сразу после приземления парашютисты попадут в немецкую засаду, они не думали.
Вместо объявленной высадки на «нашем плацдарме» в немецком тылу десантирование произошло примерно в 40 км от окруженных бригад. Обо всем, что произошло в немецком тылу, выжившие участники вспоминали, как о кровавом хаосе: «Целый месяц немцы нас гоняли по лесам, как загоняют «на флажки» волков на охоте…»
Далее свидетельства о событиях тех дней ветеранов двух разных подразделений 211-й ВДБр.
Сапёры
Десант 23 мая прыгал на рассвете с «дугласов» и других «транспортников» с высоты 1500м.
После приземления начался сбор. Мы не успели даже собрать парашюты, как сбоку по нам открыли огонь из пулеметов, стоящие рядом со мной десантники падали, сраженные пулями. Мы, побросав парашюты, метнулись в ближайший лес, и в это время начался еще и минометный обстрел места нашей высадки. В лесу нас собралось всего человек 30, старшим по званию среди нас был один старший лейтенант, который принял командование над группой. Мы пытались найти ПДММ, но в лесочке не обнаружили ни одного десантного «мешка». Потом выяснилось, что разброс десанта и мешков получился слишком большим, и вообще, высадили нас не там, где намеревались. Мы углубились в леса, по дороге к нам присоединялись новые группы десантников, пока нас не собралось человек 200, среди нас был майор с картой и компасом. Он указал направление движения нашего сводного отряда, мы прошли всего полкилометра и попали в засаду, по нам стреляли пушки и минометы, пулеметы били с расстояния каких-то 100 м. Мы вступили в перестрелку, и с потерями, отошли в лес.
Так продолжалось несколько дней, бесконечные перестрелки, куда не сунемся – везде засады, нас гоняли по лесам, кругом огонь. У нас уже подошли к концу боеприпасы, кончилось продовольствие и наше положение становилось отчаянным. И тут мы встретили в лесу десантников генерала Казанкина из 4 ВДК и кавалеристов Белова.
Но их положение было еще хуже нашего, они провели в окружении в лесах с начала года, и у них давно был каждый патрон на счету, а на кавалерийских лошадей было больно смотреть, это были не кони, а скелеты обтянутые шкурой. Мы голодали, все десантники сбились в группы, уже не было точного разделения по батальонам, и немцы нас методично преследовали и добивали. Мы прорывались то в одну, то в другую сторону, разрозненные группы бродили по лесам, снова сливались в крупные отряды, но после очередного боя десантники вновь рассыпались по лесам, и снова начиналось сумбурное и хаотичное движение в кровавой кутерьме, то на восток, то на север. Хаос и неорганизованность, командиры не знали что делать, куда идти, как выбираться из этого огненного кольца. Все время рядом кого-то убивало…
Постоянные бои и мелкие стычки с немцами, бесконечные бомбежки и артобстрелы лесов, в которых мы скрывались. Патроны к автомату у меня давно закончились, я подобрал на поле боя винтовку – «трехлинейку», но свой ППШ не бросал, так как боялся, что если выйдем к своим, то меня расстреляют за утрату личного оружия. За все время нахождения в тылу врага мне ни разу не пришлось что-либо подрывать или минировать, я воевал «не по специальности», а как простой командир десантного взвода.
Мы были предельно измотаны, одна мысль: «Что бы пожрать?» — кругом только сожженные деревушки, нам негде было взять провиант. Немца убьем, так к трупу сразу под огнем бросалось по десять человек, искать хоть какую-нибудь еду в солдатском ранце.
Один раз нашей группе повезло, мы закололи полудохлую клячу и стали жарить конину на костре, каждому достался кусок мяса, а соли у нас не было. И только развели костер, как по нам открыла точный и прицельный огонь немецкая артиллерия. Мы побежали, на ходу рвали зубами сырую конину. Эта беготня с перестрелками, без сна и отдыха, от смерти, от немецкого преследования, продолжалась до самого дня прорыва из окружения.
Самое страшное, что мы ничем не могли помочь своим тяжелораненым товарищам, их негде было оставить и нечем лечить, и с собой всех вынести мы не могли… Об этом, конечно, лучше молчать, но выжившим десантникам пришлось жить дальше с этим тяжким грузом на душе.
Где-то в конце июня наша группа вышла к Варшавскому шоссе, в лес, где скопились остатки всего «Вяземского десанта». Потом сказали, что в этом месте собралось почти 2 с половиной тысячи человек. Немцы заметили нас и стали бомбить лес, поднялась бесконечная стрельба со всех сторон, но по этой стрельбе мы точно определили, где находится линия фронта. И ночью раздалась команда: «Бегом! На прорыв! Вперед!»- и мы, как обезумевшие, бросились в атаку.
По нам велся огонь со всех сторон, мы стреляли по немцам в упор, тратили последние патроны, кололи их штыками, кругом слышались крики и мат. Рядом со мной бежал на прорыв товарищ, ему пуля попала в грудь, он только успел произнести: «Мама…»- и упал замертво на землю…
А мы шли дальше вперед, не останавливаясь, не подбирая тяжелораненых, все что-то орали, матерились, и стреляли, пока не поняли, что прорвались и оказались у своих. Это было ощущение великого счастья, хотелось всех обнять… Многие погибли при прорыве…
Когда мы вышли к своим, то «местные особисты» нам устроили поверхностную проверку по принципу «свой-чужой», спрашивали: «… с какой бригады? Покажи документы!» Поскольку наш прорыв был массовым, то долго с нами на проверке не возились. Например, я показал документы, еще «особисты» увидели, что знаки различия я с себя в окружении не срывал, и мне быстро сказали: «Свой. Свободен».
А потом выживших, вышедших из окружения десантников, разделили по «своим» бригадам. Из нашей 211-й вдбр было собрано сразу после прорыва чуть меньше 200 человек, а из моего взвода среди вышедших из окружения, было всего 4 сапера. Конечно, эта цифра не была окончательной, немало народу позже пробилось через линию фронта в составе мелких групп. Нас отправили назад в Подмосковье, где в Люберцах десантный корпус и бригада были переформированы в стрелковые части. Надо учесть, что из нашей бригады в немецкий тыл было десантировано примерно 2/3 личного состава, остальные так и оставались под Москвой в ожидании приказа на дальнейшую выброску.
На вопрос, что позволило десантникам выстоять в таких тяжелейших условиях: голод, нехватка боеприпасов, полное окружение в немецком тылу ветеран ответил следующее.
– Мой ответ очень простой. Бригады выдержали все испытания в немецком тылу только благодаря одному фактору – в десантники набирали отборный народ, молодых патриотов – комсомольцев, смелых и здоровых ребят. Будь на нашем месте обычная стрелковая дивизия, то она в таких условиях «сломалась» бы за неделю… Даже среди десантников в определенный момент наступила частичная деморализация, были случаи, когда командиров коллективно «посылали …» вместе с их приказами… Но наша готовность умереть за свою Родину и фанатичная преданность сделали свое дело – мы продолжали сражаться, чуть ли не голыми руками, хотя почти все десантники были уверены (в том числе и я), что к своим мы уже никогда не пробьемся… На самом деле каждый такой десант явился самым страшным жизненным испытанием для каждого парашютиста, проверкой на прочность, на умение сражаться, бороться за свою жизнь, несмотря на все наше дикое и безвыходное положение…
24 июня 1942 года десантники и кавалеристы вышли на соединение с войсками 10-й армии.
Миномётчики
Миномётная рота десантировалась в первых числах июня 1942 года. Вылетали с аэродрома Монино. Садились на самолёты ТБ-3 из ближайшего леска по приказу: «Рота такая-то, cамолёт — тройка голубая, бегом!» Тройка — это номер на самолёте для ориентирования десантников при посадке. Было по три цвета одного номера. К примеру, тройка красная, голубая и ещё какая- то. В экипировку миномётчика входило: два парашюта, карабин, вещмешок с продуктами и патронами к карабину, каска, плащ-палатка, нож.
Когда пролетали над линией фронта, слышно было, как пули щёлкают по обшивке. Была, видимо, какая-то броня.
Высаживалась вечером с высоты 600 метров. Миномёты, снаряды, продукты и т.д. – всё было в спецмешках, которые каждый десантник выбрасывал тоже на парашюте перед прыжком.
Местом сбора была назначена окраина деревни Лепёшки. На карте это на юго-восток от Дорогобужа. Все собрались на окраине деревни, потом собрали мешки, экипировались, парашюты сдали какому-то ответственному лицу, и их сложили в какой- то дом или сарай. Т.е. обстановка в Лепёшках была спокойной.
Совершили марш-бросок в сторону совхоза Алексино. На карте это к западу от д.Лепёшки. В боевые действия вступили где-то недалеко от Алексино. После прибытия на место им сказали, что «вон там уже немцы», и надо занимать оборону. Близко населённых пунктов не было. Были поля или луга, перелески и лес. Конкретного рубежа тоже не было. Снарядов к миномёту было мало, поэтому они быстро кончились. Миномёты было приказано уничтожить. А миномётчиков перевели в стрелки. Дальше примерно в течение недели были бои. Немцы пытались наступать, наши держали оборону. Патронов для карабинов было много. Отстреливались.
Раненых приводили в Алексино, где был медсанбат. Он находился в очень красивом доме, вероятно, бывшей усадьбе. Далее после оказания первой помощи, кормили и отправляли на подводе в Озерище. Там лежали в школе, низком приземистом здании. За ранеными никто не ухаживал, не кормили. Вскоре все способные идти ушли, а всех раненых так и оставили там, сказав, что если кто может, добирайтесь в Починок, там есть аэродром и оттуда вас вывезут. Ходячих не было. После того, как их бросили, приходили несколько раз местные женщины. Давали воды и кое-что поесть, женщины варили суп из крапивы и лебеды. Перед приходом немцев женщины собрали у всех документы и сожгли тут же в печке.
Примерно через два дня пришли фашисты. Вошли с автоматами, что-то покричали и ушли. Через сутки подогнали одинаковые военные подводы немецкого образца («не деревенские»). Всех сгрузили на подводы и отвезли в Дорогобуж, где разместили в церкви на полу. Ни фамилий, ни имён никто не спрашивал. Не кормили. Ещё через сутки вагоном отправили в Вязьму.
В пригороде Вязьмы был отгорожен квартал сельских домов, в которых были сделаны нары, там и лежали раненые. Лечения почти не было. Ходили русские, видимо, из полицаев, иногда перевязывали бумажными бинтами («как теперешняя туалетная бумага»). На шею одевали верёвки с железными жетонами из двух частей, которые в случае смерти переламывались, и одна часть хоронилась вместе с умершим.
Из трёхэтажного здания — барака каждое утро со всех этажей вытаскивали умерших и складывали в кучу у выхода. Некоторые ещё шевелились, но всех потом вывозили куда-то хоронить. Занимались этим бригады из заключённых. Заключённых почти не кормили. В конце августа — начале сентября 1942 г. группу «доходяг» собрали, погрузили в вагоны и отправили в лагерь г.Двинск (ныне Даугавпилс в Латвии). По лагерным понятиям, «доходяга» — это не самое плохое состояние, ещё хуже «фитиль», т.е. неходячий заключённый. Догорающий, так сказать…
Преемственность десантных поколений
На самом рубеже 80-х и 90-х внук Михаила Ивановича Александр Сёмин волей судьбы попал служить именно в воздушно-десантные войска. По прошествии года службы приехал зимой в родное Аргамаково на короткий отпуск. Решил пойти проведать деда.
Полное взаимопонимание в разговоре о службе оказалось для внука неожиданным! Дед описал в малейших подробностях порядок укладки парашюта. Его конструкция, оказалось, мало изменилась за полвека! Еще раз вспомнил Михаил Иванович дни своей войны. Но иногда замолкал и продолжать дальше ему не хотелось…
С большой охотой вспоминал послевоенную работу в Бельгии. Кое-что знал по-французски. (Земляки в деревне часто между собой по-доброму звали его «Бельгийцем».) В сравнении с предвоенным уровнем жизни дома бельгийский шахтёр мог позволить себе гораздо более «роскошную» жизнь. Например, из недельного заработка он мог спокойно купить себе костюмную пару, посещать ресторан. Но сытая жизнь без Родины и родных людей была в тягость многим русским людям. Оттого так рвалась душа домой, в неустроенную, полуголодную Россию. Потому и вернулся. Встретил жену Пелагею Ивановну, также прошедшую военный фронт, жизнь продолжалась.
Бельгия
Осень 2011-го. Один из красивейших городов Бельгии и мира Брюгге. 
Спутник и по совместительству местный гид Марк обводит взглядом привычную с детства красоту старинных зданий, площадей, каналов, лужаек и цветов, изредка выдаёт пояснения или короткие рассказы, чтобы не утомлять гостей сверх меры.
Вечером за кружкой хорошего пива обстановка располагает к личной беседе. Марк может рассказывать обо всём: о своей компании, производящей сложную технику для всего мира, о политике, о любимом городе Генте, в котором живёт с детства…
— Марк, ты родился в Бельгии. Сейчас живёшь в Европейском Союзе, где нет границ, и трудно понять, где кончается одна страна и начинается другая. Какие они, бельгийцы? В чём их особенность: в поведении, культуре, истории?
— Не знаю. Они такие же люди, как все европейцы. Мне нравится, что я могу жить, где хочется. Сегодня в Бельгии, завтра в Германии или во Франции. Это свобода выбора, свобода ведения дел.
— Ну а как же Родина? Какая она для тебя? Кем ты себя ощущаешь? Бельгийцем? Тогда в чём твоя особенность от других европейцев?
— В первую очередь, я – бельгиец, во вторую – европеец. Я не вижу каких-либо отличий. Все европейцы имеют равные права и возможности.
При всём уважении к Марку, беседа начинает напоминать скучную политкорректную жвачку. Повисает ощущение, что он что-то не договаривает, не позволяет ему боязнь или воспитание… А может, такие они на самом деле стали, европейцы? Не зря некоторые из них говорят: «У вас, русских, очень сильная привязанность к одному месту на земле. Для меня дом – это то место, где я сегодня повесил свою шляпу!»
И тогда перехожу к вопросу, который давно хотел задать.
— Марк, а что в Бельгии со знаменитыми угольными шахтами?
— Последняя шахта закрылась лет 10 назад…
Так кто же из вас больше БЕЛЬГИЕЦ, Марк? Ты или рязанский воин-десантник, бельгийский шахтёр Михаил Иванович Коротаев?!
Летописец