Екатерина Щаулина

Люди. Люди науки, творчества, искусства.

Екатерина Фёдоровна Щаулина. 105 лет из истории Исад.

Сколько отведено человеку прожить, и как долго он может быть счастлив, радуясь своему пребыванию на земле? Соизмеримо ли слово «век», в котором 100 лет, с «веком человеческим» или человеческий гораздо короче? Совсем нет. Бодрость, здоровье, ясный разум могут сопутствовать ему долгие годы, дарить радость жизни, общения с людьми.

Так в чём тайна долголетия? Может, долгожители берегут себя от волнений, не портят здоровья переживаниями, как принято сейчас внушать нашим «продвинутым» современникам, «любят себя»? Погружаясь в личную историю такого человека, понимаешь: нет, им досталось много вынести. Видимо, их жизнь продлевало нечто другое. Зато сразу заметишь чистоту души и мыслей, стремление к добру, сильный внутренний стержень, который исходит от связи с родной землёй и обычаями своего народа.

В 27 января 1991г. не стало Екатерины Фёдоровны Щаулиной, которая прожила в Исадах почти 105 лет. Довелось пообщаться с ней, когда ей было за 99, получил сильнейший заряд жизнелюбия и стойкости на всю жизнь. Светлый и добрый человек, от которого в то же время исходило нечто большое и неведомое, то, что пришло с ней от тех давних времён, в которые только она могла заглянуть… Как это назвать, выразить? Она передавала связь с людьми, моими предками, которых давно нет, с их мыслями, чувствами, их взглядом на жизнь, с памятью о них. Эта связь была ощутима…

Через 3 года, в 1989-м с Екатериной Фёдоровной (моя бабушка называла её «тётка Катерина», что меня слегка поражало) беседовала корреспондент Спасской районной газеты «Знамя». Во многих местах её рассказ перекликается с моими воспоминаниями, но кое-где хотелось возразить, стереть излишний привнесённый глянец, что и сделал отдельными вкраплениями в текст статьи. Ну, а нам всем – читай, да на себя примеряй!

«… до сих пор Екатерина Фёдоровна Щаулина имеет хорошую память, хотя с палочкой, но по дому передвигается сама, знает много стихов и песен. Появилось страстное желание скорейшего знакомства с ней…

… У Екатерины Фёдоровны только трудовой стаж составляет 58 лет. Какими думами, мыслями живёт сейчас эта интересная женщина?

… Кирпичный добротный дом… Вокруг чисто, ухожено. Во дворе бегали двое ребятишек. Я окликнула пожилую женщину, которая собирала огурцы. Разогнувшись, она как-то недоверчиво подошла ко мне. Чувствовалась её усталость, да годы, видимо, давали о себе знать. Этой женщиной оказалась сноха Екатерины Фёдоровны, Анна Тимофеевна, которая сорок пять лет живёт с нею вместе. Узнав о цели приезда,  она заспешила в дом.

— Мама отдыхает, я её сейчас разбужу.

Несмотря на мою просьбу не тревожить бабушку, Анна Тимофеевна возразила:

— Ну что вы! Если узнает, что к ней корреспондент приезжал, а она его не увидела, шуму не оберёшься. Очень любит общаться с людьми.

Присев в тени и прохладе каменного коридора, который используется летом вместо дополнительной комнаты, я с волнением ждала встречи с долгожительницей.

Вскоре медленно ступая, ставя вперёд палочку, вышла чуть ссутулившаяся бабушка. На вид ей можно было дать лет 80 – 85. На лице старческие морщинки, немного покрасневшие веки. Глаза были наполнены теплотой и радостью жизни.

— Я глуховата стала, — громко сказала она. – А так ничего, лишь глаза подводят, слезятся, не могу уже письма писать.

— Кому пишите, Екатерина Фёдоровна!

— Дочка у меня в Москве живёт, часто болеть стала, приезжает редко, вот и обмениваемся письмами.

 — А сколько ей лет, простите?

— Наташе моей 82 года.

Да, думала, вот это дочка… Она уже сама прожила немалую жизнь, имеет детей, внуков, правнуков.

Тогда мы вместе попытались подсчитать количество членов семьи Екатерины Фёдоровны. Оказалось, девятерых детей вырастила она, которые подарили ей 22 внуков, а те ещё 36 правнуками пополнили эту семью. Праправнуков всех так и не удалось сосчитать.

— Знаете, — говорила присутствующая при разговоре одна из внучек, моя ровесница, — у нас полсела родственники.

Такое семейство пришлось встретить впервые. Я попросила Екатерину Фёдоровну рассказать о своей жизни и вот что услышала:

— РОДИЛАСЬ я, — начала Е.Ф.Щаулина, — 7 декабря 1886 года в крестьянской семье. Наша семья была зажиточной, имела хозяйство. Детей, как и у всех, тоже было много. Росли мы дружно. Спали под одним одеялом, ели из одной миски, не ссорились, не обижались друг на друга. Уважали и очень ценили старших. Отца боялись. С одного взгляда всё понимали.

Мать тоже была доброй. Очень любила нас. С малых лет приучала к труду. Ежедневно кормили, чистили животных, пололи в огороде. На, девочек, учила она шить, причём руками, вязать, вышивать, штопать, не бояться трудностей и уметь найти выход из любого положения.

(Лет в 10 девочка поступила учиться в церковно – приходскую школу при храме Воскресения Христова. То, что родители отдали её в учение, не случайность, а связано скорее с тем, что семья Екатерины Фёдоровны была зажиточной. Как известно по рассказам других современников, девочек в классе было совсем немного, от силы 3 – 4, только из семей с достатком. Видимо, убеждение, что девочкам учение ни к чему, не разделяли лишь в немногих семьях.           

  

 

 (Слева от церкви – здание бывшей церковно-приходской школы, в другое время – просвирни – пекарни. Подробнее об этой школе см. здесь.)

    В школе изучались стихи Жуковского, Пушкина, Лермонтова. Екатерина Фёдоровна в 102 года почти без запинки прочитала неизвестное мне стихотворение, изложила быль Л.Толстого «Пётр I и мужик».

Глубокий след в её памяти оставил учитель музыки, обучавший детей пению и подыгрывавший им на скрипке.

Девочка хорошо пела, и была принята певчей в храм, где участвовала в службах. В большие праздники ученики ходили по домам с кружкой, в которую собирались деньги, пели молитвы. В крепкие морозы на Рождество и Крещение приходилось подолгу бродить по улицам и отогреваться в домах.

Как свидетельство успешного окончания 3-летнего обучения – похвальный лист от 1900-го года.)

Замуж тогда выходили рано. Едва исполнилось семнадцать лет (1904), как меня просватали. Парень был хороший, нравился мне, пришёлся по душе и родителям. Слюбились мы. Жили у мужа. В доме, почитай, было три семьи. Появились первые дети. Помню, рожать довелось вместе со свекровью. По дому помогали дедушка и бабушка мужа, да их сестра, которая жила с нами.

Работали много. Сами сеяли, пахали, убирали. Свой сад был. Ежегодно сушили яблоки, собирали душистые травы для чая.

(Небольшая зарисовка из деревенской жизни тех лет. Екатерина Фёдоровна помнила в красках многое из жизни барина Владимира Николаевича Кожина. Как барин выезжал в повозке из нескольких лошадей, а впереди сидел кучер, в шляпу которого были вставлены перья… Подробно рассказывала о внутреннем устройстве его усадьбы, назначении всех хозяйственных построек. По всей видимости, ей часто приходилось работать в усадьбе, отсюда столь чёткие знания.

На селе работала мануфактурная лавка. В продуктовой лавке за 1 копейку можно было купить 2 конфеты или маленькую булочку.

Любопытно отношение крестьян к помещику, которое она изложила, оно поможет лучше понять, почему в события 1917 – 1927 годов семья Кожиных пережила довольно «мягко», насколько это было возможно для «бывших эксплуататоров», не теряя окончательно связь с Исадами (см. о Кожиных в статье об истории Исад и здесь).

Ежедневно Владимир Николаевич по утрам лично выходил на «планёрку – развод» к явившимся в усадьбу охотникам заработать в барском хозяйстве. Работники выстраивались в шеренгу, и барин, проходя, зная личные качества каждого, показывал пальцем и говорил: «Ты сегодня идёшь работать туда-то…» А тем, на кого пальцем в этот день не было указано, «было оби-и-и-дно»: «Что ж я хуже других работаю?» Такая подробность личных отношений в «классовом обществе» того времени явно не появилась бы в рассказе корреспондента «Знамени».

Жительница Исад Анна Зеленкевич вспоминала, что ее мама работала у барина. В день тот платит пятачок: и материю купишь, и на еду хватало. Так вот и жили.

Ну а то, что с барином продолжали раскланиваться и после «освобождения от гнёта» в 1917 году (см. ниже), тоже вполне объяснимо без обращения к теории «классовой борьбы». Не патриархальная дремучесть крестьянского сознания тому причиной, как совсем недавно внушали детям в школе. Просто каждый мальчишка в то время (кое-где и гораздо позже), завидев пожилого человека, снимал картуз, кланялся и говорил: «Здравствуй, дедушка!» Так учили в семьях.)

Незаметно шло время, вдруг нагрянула беда. Наступил 1914 год. На войну с немцами забирали всех подряд. («Деревни запустели, начался голод».) Не избежал такой участи и наш дом. Забрали моего Ваню. Не передать никакими словами минуты расставания. Сердцем чуяла, что прощаюсь с ним навсегда. Сколько слёз пролила – одному Богу известно. Ждала, ждала весточки, да так и не дождалась. Потом пришёл казённый треугольник – «пропал без вести…» Свёкор со свекровью, родители мои утешали:

— Ты не одна такая. Поможем, выживем.

Как –никак уже двое малолетних на руках в то время было. Воспитывать их надо было. Поплакала, поплакала, да за дела.

Окончила я тогда всего три класса церковно – приходской школы, но с похвальным листом, на котором были изображены портреты двух царей, Николая I и Николая II, русских поэтов и писателей: Пушкина, Некрасова, Лермонтова, Тургенева… Учёба давалась легко, часто другим помогала. Подумала: «Может не стоит зря пропадать знаниям?» Посоветовалась с родственниками, они поддержали:

— Поезжай в Москву, подыщи там работу. О детишках не беспокойся, в общем доме все вырастут.

(Тут ещё одна неувязочка выходит. 3 класса церковно – приходской школы – невесть какой уровень образования для поиска работы в городе, как мы увидим, этот капитал не сильно помог Екатерине Фёдоровне. Дело, видимо, обстояло немного по-другому. В годы 1-й Мировой войны существовала, как мы сейчас бы назвали, некая «программа» (государственная или частно – благотворительная), по которой жёнам ушедших на фронт солдат («солдаткам»), и не только погибших, предоставлялись рабочие места в городах. Каким образом происходило извещение, вербовка желающих, доподлинно неизвестно, но некоторые наши односельчане ей воспользовались. Так Екатерина Фёдоровна оказалась первоначально в трамвайном депо и  водила трамвай, что ей «не понравилось», а потом — на швейной фабрике. Плата была маленькая, но позволяла выжить семьям, оставшимся без кормильцев.)

Обрадовалась, а потом, лёжа ночью и прислушиваясь к ровному посапыванию своих милых детишек, затосковала. Каково будет сердцу, когда не увижу и не услышу их. Опять вспомнила Ивана, да так стало тяжело на душе, что не помню, как уснула. Только, проснувшись, сначала не поняла, почему подушка мокрая, а потом стало ясно: опять плакала.

До станции Ясаково добралась на перекладных лошадях. Со мной вместе поехала моя подруга. Сели на товарный поезд, и монотонный стук колёс извещал о том, что всё дальше родимый край, а ближе большой город и полная неизвестность завтрашнего дня.

Знакомые из нашего села помогли найти работу. Трудились на фабрике по 12 часов в день. Устанешь, бывало, до беспамятства, скорее бы в постель в бараке.

Честно сказать, мне городская жизнь сразу не понравилась. Хотя красивые дома, разные снадобности в магазинах, большое количество товаров, но ведь мы-то привыкли к деревенскому простору, тишине, немноголюдию, когда каждый знает друг друга, в случае чего, придёт на помощь. А там были чужие лица и однообразие.

Шёл в ту пору 1917 год. Я ещё не понимала, почему люди собираются и что-то обсуждают. Рассуждала примерно так: они с мужьями, есть защита, а я одна, да дома дети. Случись чего, сиротами останутся. Никуда не лезла, старалась быть в стороне.

(Слово «ещё», вероятно, от автора статьи. Насколько я припоминаю, «исторической важности» событий 1917 года, на которые намекает автор, Екатерина Фёдоровна не поняла и на склоне лет. Тогда, в 17-м, её охватил настоящий ужас от того, что происходило на улицах, как «люди шумели», отчего и пришло твёрдое решение бежать из этого ада.)

Однажды утром проснулась от переполоха.

— Царя свергли! – кричали вокруг.

Испугалась.

— Что теперь будет…

И тут же твёрдо решила:

— Еду домой, хватит скитаться.

(Если принять слова автора статьи о свержении царя, то дело происходило в марте. Но вот мне эти слова не запомнились, а остались слова о том, что «начали стрелять везде». Отречение Николая II от престола таким бурных событий, как выезд большого количества людей из города, в Москве явно не вызвало. Значит, напугало Екатерину Фёдоровну не отречение царя, а события 9 – 16 ноября, когда в Москве шли бои, а Кремль обстреливался из артиллерийских орудий.)

Подруга опять со мной. В Москве неразбериха, люди волнуются, многие радуются. На вокзале полно народу, поезда переполнены, никого не сажают. Еле уговорили проводника, который сопровождал скот, довезти нас до Рязани. Уселись в уголке на сено и почти целый день просидели, ожидая отправления поезда.

Ту поездку запомнила на всю жизнь. 260 километров ехали неделю. Думала, что уж конца и края не будет. Домой ноги несли быстрее поезда, и чем ближе, тем быстрее. Несмотря на усталость, боль в ногах, очень радовалась встрече с родными и близкими. Правда, были сомнения. А вдруг родители не одобрят моего решения, но они сразу поняли меня, даже обрадовались.

В селе всё было тихо. Барина по-прежнему, увидев издали, почитали, раскланивались, снимали шапки перед ним. Потом землю передали крестьянам. У нас в хозяйстве стало 3 лошади, 2 коровы, поросята, куры, гуси, овцы. Работать начинали с зари и до глубокой ночи.

(Любопытно упоминание Екатерины Фёдоровны о том, что барин сидел в тюрьме и писал некие письма оттуда с указаниями своей семье. Рассказ является явно предметом устного народного творчества того времени, но Владимир Николаевич на самом деле находился в течение нескольких месяцев в спасской тюрьме во время «красного террора».«Революционерами» были взяты и посажены за решётку заложники из числа «эксплуататоров и поповского сословия», которые должны были умереть в случае неблагоприятного развития вооружённых выступлений противников революции. (См. часть повести его внука Г.К.Вагнера «Из глубины взываю».) Другой рассказ о том тревожном времени повествовал, что сын барина Иван Владимирович скрывался за рекой в районе Облачинки, где, видимо, прятал сокровища.

Что касается начала прекрасной для крестьян жизни, то рассказ Екатерины Фёдоровны автором статьи сильно изменён. Можно понять, что лошади, коровы и пр. живность появилась в семье родителей Екатерины Фёдоровны вследствие дележа имущества помещика. Но имущество, инвентарь из поместья были переданы в одну из первых в Рязанской губернии коммун, которая обосновалась неподалёку от Исад в полях. Вскоре коммунары убедились в том, что не способны распорядиться этим имуществом по-хозяйски. Зато запомнилось другое, что нажитое большой семьёй добро некий орган сельского самоуправления посчитал излишним и произвёл «раскулачивание», т.е. отбор собственности.)

Может быть, так одна и жила бы, да приглянулся мне Иван Гаврилович Щаулин. В то время у него умерла жена, и на руках остались трое малолетних ребятишек. Как он управлялся с ними, я до сих пор не знаю. Имя у него было таким, как у моего первого мужа.

Вскоре мы поженились. Жить перешла к нему. Опять в доме стало несколько семей. Но ничего, не ссорились, старались помогать друг другу.

Радость и беда, как говорят, ходят вместе. На детишек навалились болезни. От кори умер старший сын, потом Ванина девочка. Нет сильнее боли, чем видеть, как на твоих глазах умирает ребёнок, а ты бессильна и не можешь ни чем облегчить его страдания.

Бежали дни. Из них складывались недели, месяцы, годы. Родила ещё четверых детей. И когда садились ужинать, то не всегда стола хватало. На семейном совете порешили нас с мужем отделить. Общими усилиями построили кирпичный дом, разработали участок, заимели скотину. Мало – помалу обжились. Дети подрастали. Началась война 1941 года. Пришлось проводить на фронт троих сыновей: Василия, Ивана, Алексея. Когда мужа провожала (речь идёт о первом муже и событиях 1914 года), было тяжело, но когда пришла очередь детей, то стало невыносимо. Вернутся ли живыми? По ночам молила Бога, чтобы пуля обошла их стороной, чтобы не пропали мои сыночки без вести, как первый муж Иван. Почтальона боялась пуще огня. Как увижу, бывало, идёт по селу, сердце замирало. Лишь бы не ко мне.

Сначала письма приходили, хотя короткие, но счастливые. Знала, что живы и здоровы мои детки.

Мужа на войну не взяли (1880 года рождения, по возрасту он не подлежал мобилизации). Где гвоздь забьёт, кому участок вспашет. Благодаря ему, сумели в те трудные годы не испытать особого голода. Продолжали держать скотину, птицу, да с огорода кое-что брали, хотя почти всё отдавали фронту.

То к одной, то к другой соседке приходили похоронки. Получить печальные весточки с войны пришлось и мне. Погиб Василий, потом в танке сгорел Иван. По ходатайству части мне назначили пенсию, которую получаю поныне. Алексей вернулся с фронта живым, но получил тяжёлое ранение, стал инвалидом первой группы.

Рана у него то и дело открывалась, кость на руке выходила наружу. Смотреть на сына, как он мучается и корчится от боли, было трудно.

Повыходили замуж Анна, Полина, Мария, Наталья. Приглянулся Алёшка сиротской девушке Анне из нашего села. Женила их. По обычаю они остались и живут до сих пор со мной.

Была на пенсии, но продолжала работать в колхозе. Стригла овец, готовила обеды, обрезала лук, старалась оказать какую-то другую помощь. Дома тоже во всём помогала снохе. Вспомнив мамины уроки, теперь уверенно давала их ставшей для меня родной Анне.

(Помнится,  в конце разговора с Екатериной Фёдоровной задал вопрос, который давно вертелся в голове: стала ли её жизнь лучше, если вспомнить годы до 30 лет (условная черта, которую внедрили в наше сознание тогда – 1917-й) и после того? На что бабушка, задумавшись на минуту, видимо, пропустив в сознании всё, о чём долго говорила, сказала: «Это сейчас только все жить хорошо стали, а раньше тяжёлая жизнь была, то война, то голод…»)

Казалось, что всё молодая, хотя судя по детям, понимала: годы уже не идут, а бегут. Ушли на пенсию мои старшие, потом младшие. Схоронила Полюшку, потом Маша умерла. Подросли внуки, правнуки, праправнуки. Рада за них, что все они выросли честными, трудолюбивыми.

Муж мой, Иван Гаврилович, тоже прожил долгую жизнь, умер на 94 году жизни. Хочу, чтобы все жили долго в мире и согласии…

ПОБЛАГОДАРИВ Екатерину Фёдоровну за её рассказ, я попросила, если она не устала, ответить на мои вопросы.

— Что ты, дочка, я люблю поговорить.

— Какой бы совет вы дали нам, молодым, чтобы прожить столько лет?

— Только труд может продлить жизнь. Не экономьте на еде, но знайте меру. И ещё один совет: за столом пить до дна – не видать добра. Вино никогда в рот не брала, чего всем советую.

Поинтересовалась о её болезнях.

— Что вы, ни разу не болела, — ответила Екатерина Фёдоровна. Насморк был. На печи прогреюсь, чай с малиной да с липой попью – простуды как ни бывало. За всю жизнь не выпила ни одной таблетки, не сделала ни одного укола, даже от прививок отказалась.

— Но ведь были массовые болезни?

 — Я врачам говорила так: если смерть позовёт, то уколы не помогут.

Вот так, по-своему, прожила в Исадах Екатерина Фёдоровна Щаулина свой век. Ещё о многом говорили мы с ней в тот день. Она наизусть читала отрывки из поэм Пушкина, Некрасова. Читала проникновенно, с выражением. А я не переставала удивляться этому.

До сих пор любит она чистоту и порядок. Всё у неё аккуратно сложено, за собой следит. Иногда ворчит на сноху за то, что Анна Тимофеевна не варит каждый день свежие щи, а ставит их в холодильник.

И ЕЩЁ ОБ ОДНОМ хочу заметить. Все годы большой любовью и заботой её  окружили сын со снохой. Несмотря на старческие ворчания и сетования, они уважают её старость, никогда ничем не обижают, во всём стараются угодить матери.»

А меня удивило, что когда вышла бабушка для разговора к нам на крылечко, к ней со всех сторон побежали куры и стали запрыгивать, без всякой боязни, к ней на колени… Услышав моё удивление, она сказала: «Только куры меня и любят…» Впрочем, наверно, эти слова надо отнести к «ворчаниям», но сама по себе картина мне запомнилась – ни разу, ни до, ни после, не видел настолько осмелевших кур… Они чувствовали и знали наверняка, что этот человек НИЧЕГО плохого им не сделает! Может, это и было главной причиной и чертой её долгой жизни – умение хранить добро, любовь и терпение?

 

Источники

Л.Столярова. Долгожительница из Исад. Газета «Знамя», 25 июля 1989 г.