9 апреля 2024 года на телевидении состоялась премьера фильма телеканала «Вместе-РФ» в серии «Деревни России» о селе Исады на Оке. Он был так и назван — «Исады». Съёмки проходили на берегах Оки в июне 2023 года, во всю цвела липа, старые лиственницы выпускали молодые побеги мягких иголок. Звучал рязанский говор, его ещё можно изредка встретить. Пели прежде неслыханные песни Курчакова Антонина Фёдоровна, Исаева Мария Семёновна, нарядная Елисеева Любовь Алексеевна. Были кадры о сердце нашей земли — Старой Рязани с участием ведущего археолога Стрикалова Игоря Юрьевича. Выступал на воде со своими воспитанниками и судами собственной постройки Шаров Николай Владимирович. А осенью творческая группа снимала в Москве сюжеты с нашим знаменитым художником Виктором Ивановичем Ивановым. Как всегда, точны были его слова о нашей земле и человеке, обо всём, что нас окружает.
Все ждали выхода фильма. Вопросы сыпались постоянно. Когда и когда? Но авторы сказали так: документальное кино быстро не делается. Я бы добавил: хорошее документальное кино. Фильм оказался ярким, с прекрасной съёмкой и развитием сюжета. Впрочем, как и другие из серии «Деревни России». Всё честно, без натяжек, прикрас и идеологии. Фильмы киностудий прежних лет, хотя нам и дороги, местами страдали от «нужных» для власти слов. Этот рассказ об Исадах, снятый настоящими художниками кино, останется теперь, как память о наших днях. Достойный получился. За это благодарим и всегда ждём в гости сердечных и внимательных ко всему людей съёмочной команды:
С прошедшим праздником Казанской иконы Божьей Матери и соединённого с ним дня памяти об изгнании поляков из Москвы в 1612 году! Мы в этот день, как обычно, поминаем собирателя Первого ополчения Прокопия Петровича Ляпунова, с которого всё и начиналось.
Накануне всех празднований давний друг нашего сайта Виталий Филиппов помог с ещё одной «ляпуновской» находкой. Что бы мы делали без Виталия?! Он прислал ссылку, на публикацию Российской государственной библиотекой (РГБ, бывшая Ленинская) части своих фондов в сети Интернет. Там были выложены карты «кожинских» поместий времён крестьянской земельной реформы, о существовании которых мы знали, да руки до них не доходили. Это само по себе ценно, но фонд раскрыл ещё одну тайну, ещё более древнюю…
Опубликованный РГБ фонд называется в библиотеке Собранием рукописных книг С.О.Долгова.(1) В нём находилось несколько документов, связанных с Исадами и другими местами Спасского уезда. Откуда такое совпадение? Кто же такой Долгов? Оказалось, что Семён Осипович (он же Соломон Иосифович, 1857—1925) был сыном московского мещанина-купца, получившим университетское образование. Как указано в статьях о нём, был коллекционером, сотрудником Румянцевского музея и одновременно его дарителем. Книжная коллекция Румянцевского музея при его разделении в 1921 году и стала основой Ленинской библиотеки. Оказалось также, что мы уже встречались с именем С.О.Долгова, но об этом чуть дальше.
До революции Долгов был хранителем Отдела рукописей и славянских старопечатных книг, заведующим Отделением доисторических, христианских и русских древностей, часто временно замещал директоров музея, в общем, был влиятельным человеком в заведении. После революции «неоднократно командировался по делам Музеев для изучения памятников старины в разные области России и за границу». Известные в научных кругах личности отмечают заслуги Долгова как исследователя и учёного. Но нам сегодня важна другая сторона его деятельности – собирательство старинных книг. О ней источники пишут следующее. «Собирать коллекцию рукописной книжной старины и архивных документов начал, вероятно, в студенческие годы. Приобретал их в течение всей жизни у московских антикваров, некоторые материалы, возможно, получены от бывших владельцев. Несколько рукописей подарил РМ при жизни. В 1925, после смерти С.О.Долгова, основная часть его коллекции была приобретена Отделом рукописей.» (Сайт «Румянцевский музей».) За научные труды до революции награждался Академией наук Уваровской золотой медалью, а также значимыми орденами того времени: Св. Владимира IV степени, Св. Станислава III и II степени, Св. Анны III и II степени. После революции, в 1923 г., его «назвали» даже Героем труда.
Сайт «Православная энциклопедия» поясняет состав и время подарков С.О.Долгова Румянцевскому музею, а именно – 3-х рукописей в 1883 г. В 1899-1901 гг ряд рукописей у него был приобретён музеем (за деньги). После смерти в 1925 г. «основная часть его коллекции» была приобретена музеем у детей Долгова, также являвшихся сотрудниками Румянцевского музея.
Среди публикаций промелькнула запись об одном эпизоде послереволюционной деятельности, что летом 1918 г. Долгов был командирован в Рязанскую губернию. И здесь мозаика начала складываться.
Наш сайт уже несколько раз возвращался к повествованию о сокровищах, реквизированных в 1918 г. советской властью из усадьбы Кожиных в Исадах, из церкви Воскресения Христова. Это были и древние реликвии Ляпуновых, и огромная библиотека Кожиных, портреты, иконы. В первом рассказе «Клады усадьбы Исады», вышедшем 4 года назад, подробно описано, как изымались ценности. Одним из московских «реквизиторов-эмиссаров» и был С.О.Долгов. Теперь становятся более понятны упоминавшиеся в рассказе нестыковки между списками реквизированных и оказавшихся в Румянцевском музее ценностей, составленными Долговым. Именно таким путём карты из архива семьи Кожиных и другие вещи оказались в руках коллекционера, а затем были проданы его детьми в музей. Что из ценностей не дошло до музея, можно только предполагать. Счастливо избежала утраты знаменитая «ляпуновская» (возможно, более поздняя «кожинская») икона Спаса Нерукотворного, о которой писал ещё С.Д.Яхонтов. Она оказалась не в руках Долгова, а у внука В.Н.Кожина Георгия Карловича Вагнера и, спустя десятилетия, вернулась в исадский храм.
Одним из предметов, приобретённых Долговым во время командировки в Спасский уезд, был некий помянник (поминальная книга, синодик) начала XVIII века. В коллекции Долгова синодик не был точно атрибутирован, не определено его точное происхождение, и называется он как «помянник пустыни близ с.Киструс». Более того, его ценнейшие исторические сведения никем ранее не публиковались и не изучались. Только его открытие для общего доступа, произведённая РГБ несколько месяцев назад, обратила на него, как оказалось, одновременно не только наше, но и внимание некоторых учёных-историков. Основываясь на содержании записей, можно уверенно утверждать, что он представляет собой синодик из Оболочинского монастыря.
Синодик был дан в обитель вкладом 7 июня 1701 года крестьянином села Киструс-Слободка Иваном Сазоновым, о чём свидетельствует запись на его странице. Он содержал подготовленные издателем-рукописцем молитвы об усопших и пустые листы для внесения записей. Первыми были добавлены записи о всех умерших русских царях, царицах, затем высших церковных иерархах, а также главах Рязанской епархии. Список затем с годами дополнялся.
Видимо, сразу при дарении для синодика был создан общий список поминаемых убиенных в различных битвах. Основные из упомянутых сражений были явно внесены родственниками и потомками участвовавших в них местных дворян. Этот список, особенно в начальной его части – удивительное свидетельство того, что память о давних исторических сражениях и нашествиях хранилась в народе, начиная с монгольского Батыева нашествия (1237 г.) и нашествия Темир-Аксака (Тимура-Тамерлана, 1395 г.). Нужно понимать, что история России как наука ещё не существовала, не вышли ещё труды первых учёных, её создавших: Татищева, Карамзина, Костомарова. Эти сведения не могли прийти из учебников, которых не было, или из летописей, которые были сокрыты в далёких монастырях и ещё не были доступны общественности. Ценность этого свидетельства в том, что народная память о тяжелейших ударах судьбы была сохранена в местных монастырских кругах, оно лишний раз доказывает подлинность и ценность таких монастырских произведений как «Повесть о разорении Рязани Батыем» (включая рассказ о Евпатии Коловрате), «Задонщина» (о Куликовской битве). Все они были найдены в монастырях Рязанской земли. Эти строки нужно читать сегодня во всех близлежащих храма. Память поколений должна продолжаться!
***
Синодик (помянник) Оболочинского монастыря
Помяни, Господи, души мученик, мучениц, иже за Христа кровь свою излиявших и законно пострадавших.
Помяни, Господи, души, иже от неизвестных царей побиенных на ратех во всех седми тысящах.(2)
Помяни, Господи, души побиенных от царя Ботыя. Помяни, Господи, души побиенных от Темир Аксака.
Помяни, Господи, души побиенных под Смоленским градом.
Помяни, Господи, души побиенных под Казанию.
Помяни, Господи, души побиенных на Дану. Помяни, Господи, души побиенных под Астараканию.
Помяни, Господи, души побиенных под Ригою. Помяни, Господи, души побиенных под Канатопом.
Помяни, Господи, души побиенных под Аршаваю. Помяни, Господи, души побиенных под Чигириным.
Помяни, Господи, души побиенных и на боях от турок, от немец, от татар.
***
Затем к синодику было добавлено несколько перечней местных дворянских родов. Все перечисленные первоначальные записи сделаны красивым почерком с выделениями первых букв имён чернилами яркого цвета. Позднее, приблизительно до 1742-1750 гг, синодик пополняли уже различные крестьянские рода окрестных селений. Подавляющее большинство – жители Киструса. Монастырская реформа Екатерины II отняла у монастырей обширные земли и крестьян, многие были оставлены без средств существования и присоединены к более крупным обителям. Особенно тяжело пришлось выживать мелким монастырям, вроде Оболочинского. По сути, он прекратил своё существование, какое-то время действовала в качестве приходской только его церковь, к которой относилась, например, деревня Никоново. Когда церковные строения окончательно обветшали, их содержимое разошлось по ближайшим храмам в Дегтяном, Исадах, Киструсе. Возможно, тогда синодик попал в киструсскую церковь, чем и объясняется большое количество вписанных родов местных крестьян.
Круг прихожан и паломников монастыря был широк. Записи включают жителей округи в пределах бывшего Спасского уезда:
Киструс,
Никоново,
Дегтяное,
Исады,
Сушки,
Стерлигово,
Гаврилово (Гавриловское ?),
Селезёново,
Малышево,
Островки,
Амосово (ныне урочище),
Можары (Можарово ?),
Пустое Поле (Пустополье).
Множество записей поминает роды священно и церковнослужителей, монахов. Два списка принадлежат родам исадских крестьян:
Аграфона (Агафона или Агафоника ?) Иванова сына Истомина (любопытно упоминание фамильного прозвища или «дедичества» Истомин);
Василия Кузнеца с братьями (Кузнец – также прозвище).
Яркой находкой является сразу три поздних по времени создания (относительно изученных ранее) поминальных списка потомков рода Ляпуновых.
Род владельца Исад и строителя церкви Воскресения Христова, бывшего главы приказа Большой казны стольника Луки Владимировича Ляпунова. Список начинается с имени народного героя и деда Луки – Прокопия Ляпунова. Далее следуют его прямые предки по отцовской линии. Впервые среди известных синодиков Ляпуновых линия доведена до первого достоверно известного историкам родоначальника – Ильи. Род дворян Ляпуновых не был древним и имел, скорее всего, местное рязанское происхождение. Некоторые учёные называют его по имени данного пращура Ильиными. Отец Прокопия значится под уже известным нам по надгробной плите в Исадах монашеским именем Пафнутий. На плите Пётр Саввич был также назван «Уболочецким мнихом (монахом) Пафнутием». «Иноком Пафнутием» Петра называют и два других известных синодика из Рязани. Вероятно, получает подтверждение наше предположение о том, что первый строитель церкви Воскресения Христова в Исадах, сын Прокопия Владимир, принял постриг в опекаемом им Оболочинском монастыре и похоронен в нём, причём в самой строгой монашеской степени схимника – «схимонаха Варлаама». Видимо, перечислены также жена Владимира и 3 жены Луки Владимировича. Упомянуты также дети последнего, известные нам также по могильным плитам исадского некрополя Ляпуновых.
Род стольника Ивана Ивановича Большого Ляпунова (был также родной брат Иван Иванович Меньшой), который назван «вкладчиком и призрителем обители сей». Он происходил от родного брата Прокопия – легендарного Захария, дерзкого и бесшабашного, который смещал с престола царя Василия Шуйского, произнося ему в лицо требование добровольно уйти от власти. В это время старшие по чину бояре прятались за его спиной. После имени убитого в польских застенках Захария повторяется имеющееся также в синодике Успенского собора Рязани имя Елена. Можно уверенно говорить, что она была женой Захария. Потомки Захария владели землями по соседству с потомками Прокопия в ближайшей округе Оболочинского монастыря.
Род вдовы Якова Львовича Ляпунова Евдокии Борисовны (из рода князей Мышецких). Упомянуты в основном родственники вдовы из числа Мышецких, вместе с ними муж Яков, его братья и сестра. Также рядом с ними записаны отец Лев (под именем Леонтий) и дед мужа – Прокопий Ляпунов. О младшем сыне Прокопия Петровича Ляпунова расскажем ниже.
Неожиданной находкой является запись рода сосланного Петром I в Архангельск опального Сибирского царевича Василия Алексеевича, бывшего правнуком правителя Сибири Кучума.
Царевич был дружен с сыном Петра I Алексеем, ревнителем русской старины, который бежал в Европу от своенравного отца-императора, но был возвращён и казнён. При расследовании бегства Алексея привлекли к ответу и Сибирского царевича Василия за содействие побегу и сокрытия тайных замыслов Алексея. «При розыске в Тайной канцелярии сибирский царевич отверг сделанный на него оговор, заперся во всём; не сознался он ни в чём и на дыбе (виске) после данных ему 1-го и 3-го марта 1718 года 15 ударов.» Василий был мужественным и твёрдым человеком. 16 марта ему был вынесен приговор. «Сибирский царевич Василий с 3-х пыток не винился во всём, что было написано на него, учинить его свободным, a где ему жить, о том вел. государь укажет».(3) Государь сослал его в Архангельск.
В 1724 г. местные «друзья» царевича, гулявшие вместе с ним на одном из застолий, в страхе за возможные для себя последствия написали на него подлый донос, что тот применил к себе один титулов Петра I «царь Сибирский». Но поданная в столицу бумага не имела для царевича больших последствий, за исключением того, что его более не должны были именовать «царевичем», а только «вичем». Его дети, в частности проживавший с ним Яков, стали именоваться только «князьями Сибирскими». После смерти императора и возведения на престол в 1727 г. Петра II все бывшие сторонники казнённого царевича Алексея получили помилование и убыли из ссылки. Видимо, в это время уехал из Архангельска и Сибирский царевич Василий. Подробности о его дальнейшей жизни и составе семьи нам неизвестны. И вот его след появился в Оболочинском монастыре! Скорее всего запись сделана при жизни самого царевича, т.к. в первых строках списка его имени нет.
Имеется в синодике краткая запись рода владельца Исад Ивана Ивановича Долгорукова. Он стал таковым с 1708 года после женитьбы на дочери Луки Владимировича Ляпунова Аграфене (Агафье). Запись очень короткая, состоит из 5 имён. Князя с княгиней, умерших в 1736-1737 гг, в нём нет. Ко времени создания записи Иван Иванович ещё не попал в опалу, не выехал из Москвы в Исады, строительство им Белого дома (в 1730-х) было ещё впереди.
Вернёмся к списку убиенных в различных битвах. Вслед за событиями 1237 и 1395 гг в нём упоминаются, по-видимому, взятие Казани войсками Ивана Грозного в 1552 г. и взятие ими же Астрахани в 1569 г. во время первой русско-турецкой войны. Перед Астраханью поминаются также побитые на Дону, возможно, при событиях, связанных с астраханским походом. Источник памяти о столь давних событиях пока остаётся загадкой.
Поминания следующих по времени сражений предположительно могут относиться к потомкам Льва Прокопьевича Ляпунова, могли быть внесены вдовой его сына Якова или другими родственниками по мужской линии. Именно в них принимал участие мало нам известный сын Прокопия.
Ляпунов Лев Прокопьевич
Младший сын Прокопия Ляпунова Лев находится в тени своего старшего брата Владимира, который прошёл с отцом плечом к плечу все полки и сражения Смутного времени и был при кончине отца. Лев был намного моложе брата, родился у 3-й жены Прокопия около 1605 г. Матерью Владимира Прокопьевича была первая жена Прокопия — Фотиния, убитая в 1588 году и похороненная в Спасо-Преображенском монастыре Переяславля-Рязанского. Вторая жена Прокопия (известно только монашеское её имя – Анна) умерла в 1603 году и была похоронена в Исадах. Вероятно, у неё не было детей или они не дожили до взрослого возраста. Имя третьей жены – Мария, стало известно, благодаря работе рязанского исследователя А.О.Никитина с одной из неопубликованных дозорных писцовых книг. После гибели Прокопия старший сын унаследовал отцовскую часть имения в Исадах, ставшего с 1613 г. вотчиной. Вдове Прокопия Марии и её сыну Льву отошло имение в Добром Соте.
Но военная служба Льва тоже была насыщенной, он не получал государевы блага за геройский подвиг отца, но сам пребывал в походах и на воеводской службе до старости. В 1627 г. Лев Прокопьевич числился рязанским городовым дворянином. В 1628 г. попал в рязанский «выбор» (переходная ступень к более высоким «московским» чинам) и унаследовал, видимо, после смерти матери, имение в Добром Соте. А в 1636-1668 гг Лев Прокопьевич находился уже в чине московского дворянина.
В мае 1650 г. Лев был послан первым письменным головою при боярине и князе Борисе Александровиче Репнине.
Он был участником русско-польской войны 1654-1667 гг. В мае 1654 года был головой третьей сотни смоленских дворян в Государевом полку в походе против Речи Посполитой, в июне посылался из Вязьмы под Красное головой шестой сотни с князем Одоевским и окольничим Хилковым. Осада Смоленска происходила с 23 июня по 16 сентября и окончилась взятием города войсками царя Алексея Михайловича.
В мае 1655 года Лев снова был со смоленскими дворянами головой второй сотни Государева полка в походе из Смоленска против польско-литовских войск, а в июне со своей сотней в Ертаульном полку в Шклове.
В июне 1656 года он был головой первой сотни смолян в Ертаульном полку во время государева похода из Смоленска против шведского короля. Царь завершил войну с ослабевшей Речью Посполитой перемирием и объявил войну захватившим в это время северные польско-литовские земли шведам. С 24 августа по 6 октября 1656 г. царские войска осаждали Ригу, но осада оказалась безуспешной, войску пришлось отступать.
В мае 1658 года Лев Прокопьевич был осадным воеводой в Белгороде, возглавлял отдельный отряд армии князя Ромодановского, направленный в Пирятин.
В июле 1659 года он участвовал в Конотопской битве с объединённым войском предавших союз с Россией запорожских казаков Выговского, крымских татар, составлявших главную часть войска, польских отрядов и европейских наёмников.
В начале 1659 года с князем А.Н. Трубецким на Украину были направлены для усиления дворяне и жильцы Московского разряда – («царская гвардия»), которые и понесли ощутимые потери в битве под Конотопом.
Царское войско под руководством Алексея Трубецкого успешно осаждало Конотоп. Гетман Выговский обманул Трубецкого, заявив о готовности к переговорам. На деле он стянул к Конотопу большие силы и напал на лагерь осаждавших. В притворном отступлении он заманил в окружение значительно превосходивших сил выделенный Трубецким для преследования отряд под руководством Семёна Пожарского, в котором были также казаки наказного гетмана Ивана Беспалого.
Большинство погибших русских дворян не успело достигнуть высоких чинов и важных воеводских должностей, они погибли молодыми. В плен попали трое из числа воевод: Семён Пожарский, Семён Львов и Лев Ляпунов. Ляпунов вероятно командовал частью армии из Белгородского разряда, которая была послана на усиление конницы Пожарского и Львова.
«Всего на конотопском на большом бою и на отводе: полку боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого с товарищи московского чину, городовых дворян и детей боярских, и новокрещенов мурз и татар, и казаков, и рейтарского строю начальных людей и рейтар, драгунов, солдатов и стрельцов побито и в полон поймано 4769 человек».(4) Из них к «московским чинам» относились 2 окольничих – князья Семён Пожарский и Семён Львов, 1 стольник, 3 стряпчих, 79 дворян московских, 163 жильца.
Высокими относительно её численности (около четверти) были потери конницы «царской гвардии» Государева полка, которые составили 246 человек. На долю пешей части русского войска пришлось всего 48 погибших стрельцов и 41 солдат. В преследовании отступающих казаков участвовала в основном конница Пожарского, которая и попала в окружение. Главные московские силы сняли осаду Конотопа и отошли к Путивлю.
Лев Прокопьевич вернулся из плена и в июле 1663 года был послан вторым воеводой в Псков. Упоминался на службе ещё в 1668 году.
Его сын Яков Львович в 1679 году числился в чине стряпчего, т.е. превзошёл отца по служебной лестнице. Но о его пути нам ничего не известно. Он умер ранее 1716 года. Возможно, следующие по списку сражений поминаемые воины, «побиенные» под Варшавою и Чигирином, были уже соратниками Якова Львовича.
Какое сражение под Варшавой имеется в виду, не ясно. Значимые события русско-турецкой войны у города Чигирин состоялись в 1674, 1677 и 1678 гг. В 1674 г. войска под началом Г.Г.Ромодановского захватили город. Турки в первый раз осаждали город с 3 по 29 августа 1677 г. и не смогли взять его, благодаря упорству русских и казацкий войск. Вероятнее всего, поминовение относится к воинам, погибшим при кровавой второй осаде Конотопа турками и при взятии русскими Тяснинских высот с 9 июля по 21 августа 1678 г., в ходе которых город был полностью разрушен, а русские войска вынуждены были уйти с Правобережья Днепра.
Источники
РГБ. Фонд 92. Собрание рукописных книг С. О. Долгова. №37.
За все 7000 лет от сотворения мира, прошедших до того времени.
Устрялов Н.Г. История царствования Петра Великого, СПб., 1858-1863, т. VI, гл. II.
Новосельский А.А. Исследования по истории эпохи феодализма. М.,1994. С.25, 67-68.
Прежде, чем начать рассказ о событиях марта 1611 года, месяца, когда основные силы ополчения собирались к Москве, вернёмся к предыдущим месяцам года. Попытаемся уточнить хронологию и внутренний механизм связей между русскими городами, объединявшимися в ополчение. Упрощённо эта схема выглядела следующим образом.
1. Прокопий Ляпунов (Рязань) устанавливает в январе договорённости о походе к Москве с Заокскими, Северскими и Украинными (русскими пограничными) городами. Непосредственно в область обмена грамотами и посланниками Прокопия входили, упомянутые в грамотах, города: Тула, Калуга, Кашира, Коломна. Несомненно, Ляпуновым были вовлечены менее крупные гарнизоны рязанских городов, таких как Зарайск (воевода Дмитрий Пожарский), Михайлов и др. Ляпунов также имел постоянную связь с московскими единомышленниками, близкими к патриарху Гермогену. Существовала и прямая связь с Великим посольством московских бояр, находившимся под Смоленском. Посольство пыталось добиться у короля Речи Посполитой Сигизмунда выполнения его обещаний крещения в православие и посылки на Московское царствование сына Владислава. Королевское войско было тем временем занято осадой Смоленска, пыталось его взять силой. В составе посольства находился брат Прокопия Захарий Ляпунов, через которого осуществлялся обмен данными. Прокопий также вступает в переговоры о присоединении с «частной военной компанией» поляка Яна Сапеги, пытаясь не допустить его перехода на службу королю. Сапега занимал в то время города по Верхней Оке (Перемышль, Мосальск, Мещовск и др.)
2. Прокопий договаривается о присоединении Понизовских городов южной оборонительной черты Московского государства (Шацк, Кадом, Темников, Алатырь). Их воинские отряды в феврале 1611 собираются Иваном Карназицким под Шацком. Указаний на обмен грамотами с этими городами не сохранилось, но о них упоминает в своей грамоте, посланной во Владимир, Прокопий Ляпунов. Прокопий дожидался этих отрядов для полной готовности к выступлению на Москву. По-видимому, воеводы и городские головы оборонительной черты понимали Ляпунова без лишних слов и убеждений.
3. Личной заслугой Прокопия Ляпунова нужно признать и установление договорённости с воеводой Артемием Измайловым во Владимире в феврале 1611 г Возможно, также с муромским воеводой князем Литвиновым-Мосальским. В рассыльных грамотах о сборе Первого ополчения есть упоминание о посылке Прокопием Ляпуновым таковых грамот в Вологду, Кострому и Поморские города. Но не более того. Если такие послания и были, вероятнее всего, что вовлечь Русский Север в ополчение удалось усилиями ключевого волжского города Нижнего Новгорода.
4. Присоединение к ополчению Нижнего Новгорода, по-видимому, далось Прокопию Ляпунову не сразу. Несмотря на то, что воеводой в нём был знавший Прокопия по прежней службе князь Репнин. На основании переписки между Рязанью (Прокопием) и Нижним становится очевидно, что Прокопий вынужден был обратиться за благословением о присоединении к походу для Нижнего Новгорода к патриарху Гермогену в Москву. Напомним, что патриарх в это время находился под польской стражей, общение с ним было крайне затруднительным. Нам не известно ни одной грамоты о сборе ополчения, под которой бы стояло имя Гермогена. Но благословение для Нижнего было передано. Его значительные силы вошли в ополчение.
5. Ещё большей заслугой Нижнего Новгорода (князя Репнина) стало настойчивое вовлечение в переговоры о вступление в ополчение Вологды, Ярославля и Костромы и Суздаля (Просовецкого). Обмен грамотами между этими городами представляет собой отдельный круг обращения. В них имя Прокопия Ляпунова упоминается только в качестве человека, начавшего движение. Существует также грамота из Владимира в Ярославль. Но полноценного обмена (доверия) Владимира и Суздаля с Ярославлем, видимо, не было. Основная связь между этими городами проходила по волжскому торговому пути.
Поморские города
6. Ключом к привлечению в ополчение городов Русского Севера была Вологда. Только через Вологду проходили пути ко всем Поморским городам. Поморскими назывались вся восточная часть бывшей Новгородской земли (Новгорода Великого), которая простиралась до Белого моря на севере и до Урала на востоке. Связи, пути сообщения, между этими городами сохранили свои особенности со времён Новгородской республики. Под началом вологодского городского головы («московского воеводы»?) Ивана Толстого от Поморских городов к Москве выступили небольшие отряды из самых отдалённых от столицы мест: Холмогор, Ваги, Яренска, Сольвычегодска, Великого Устюга. Все они откликнулись на призыв вернуть власть в Московском государстве в русские руки, отстоять православную веру.
Чем было занято в начале марта 1611 года боярское правительство в Москве, сидевшее под охраной польского гарнизона? Оно продолжало умолять короля Речи Посполитой Сигизмунда исполнить обещание послать сына Владислава в Москву, принять под управление государство.
«… к послом, к Филарету Митрополиту Ростовскому и Ярославскому и к боярину ко Князю Василью Васильевичу Голицыну с товарыщи писали есмя; а велели им, по вашему Государскому милостивому росказанью, идти вашего Королевского величества к сыну, к Великому Государю нашему к Царю и Великому князю Владиславу Жигимонтовичю всея Русии бити челом и просити и молити его… о его Государском подвиге…»[1]
Оно оправдывалось, что посылало письма в Великое посольство, наставляло его принять любую волю Сигизмунда, письма оборонявшемуся в Смоленске воеводе Шеину, чтобы тот не оказывал сопротивления королевскому войску.
«… а в Смоленск, Государи… боярину и воевадам Михаилу Шеину с товарыщи и ко всем Смоленским сидельцом мы, ваши Государские верные подданные писали ж, чтоб они, отставя всякой недоброй совет и упорство, вам… добили челом и крест бы… целовали вскоре, и Литовских бы людей, по вашему Государскому повеленью и по договору, в город пустили…»
Но храбрый воевода Шеин ещё несколько месяцев бился против поляков и литовцев, не пуская королевское войско к Москве.
Тем временем авангардные силы ополчения выдвинулись и укрепились в местах сбора основных сил. Прокопий Ляпунов, оставаясь в Переяславле в ожидании Карназицкого, послал сына Владимира с полком в Коломну [2] к воеводе Ивану Васильевичу Плещееву. Ещё ранее к месту сбора союзных сил Заруцкого и Трубецкого в Серпухов Ляпуновым был послан голова Иван Можаров во главе отряда стрельцов и вольных казаков в количестве 500 человек.[3]
1 марта все главные нижегородские силы Репнина вошли во Владимир и соединились с ожидавшими их отрядами из Владимира, Мурома, Суздаля. 10 марта они выступили вслед за авангардом на Москву. В это время полки северных городов, Костромы, Ярославля, продвигаясь по Московской Большой дороге, собирались около Переславля Залесского. Поляки пытались посылкой отдельных своих отрядов помешать соединению сил ополчения на различных направлениях. 6-7 марта против северной части ополчения «на Киржач» пришёл с поляками князь Иван Куракин, откуда он выдвинулся на Александрову Слободу, где был разбит ополченцами.[4] Видимо, «поляками князя Куракина» был отряд ротмистра Казановского, посланный от Москвы к Переславлю Залесскому. Здесь Казановский, по сведениям польского источника, столкнулся с казаками Просовецкого. Некий польский военачальник Врещ посылался в Коломну. «…но сего было недостаточно и не принесло никакой пользы, ибо Москвитянам, знавшим проходы в своей земле, наши не могли воспрепятствовать стекаться и приготовляться тем к уничтожению наших». [2]
Передовые отряды ополчения, по-видимому, самых приближённых воеводскому округу Ляпунова городов, с воеводами которых он имел тесную связь, Дмитрием Пожарским (Зарайск), Иваном Бутурлиным (Коломна), Иваном Колтовским (Кашира) уже стояли в середине марта у Москвы. Поляки предпринимали все меры предосторожности, заблаговременно свозили в стены Кремля запасы пороха и свинца. Напряжение нарастало с обеих сторон. 19 марта ободрённые их подходом москвичи подняли восстание в городе. Поводом, взорвавшим события, стала попытка поляков заставить московских извозчиков втаскивать пушки на сторожевые ворота.
Восстание москвичей против интервентов в 1611 году. Худ. Эрнст Лисснер.
«Поднялся шум, на который из «Крым-города [Кремля] выскочила немецкая гвардия [перешедшие на сторону поляков под Клушино шведы]… Тут же схватились за оружие и наши люди, вследствие чего только в Китай-городе в тот день погибло шесть или семь тысяч человек. Страшный беспорядок начался вслед за тем в Белых стенах [Белый город – в пределах современного Бульварного кольца], где стояли некоторые наши хоругви. Москвитяне сражались с ними так яростно, что те, опешив, вынуждены были отступить в Китай-город и Крым-город. Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях…»[5]
По улицам начали строиться завалы. Руководивший московским гарнизоном Гонсевский выслал против москвичей 5000 конных копейщиков, но их атаки были успешно отбиты с помощью огня стрельцов. Видя неудачной вылазку конницы, капитан наёмников Яков Маржерет выслал на Никитскую улицу, где выросли завалы, 3 роты мушкетёров численностью около 400 человек.
«[мушкетёры]… успешно стреляли, что те по много человек сразу, как воробьи, в которых стреляют дробью, падали на землю. Поэтому с добрый час был слышен ужасающий гул от московитского боевого клича, от гудения сотен колоколов, а также от грохота и треска мушкетов, от шума и завывания небывалой бури, так что поистине слышать и видеть это было очень страшно и жутко. Солдаты тем не менее так стремительно нападали по всей улице, что тут уж московитам стало не до крику, и они, как зайцы, бросились врассыпную. Солдаты кололи их рапирами, как собак, и так как больше не слышно было мушкетных выстрелов, то в Кремле другие немцы и поляки подумали, что эти три роты совсем уничтожены, и сильный страх напал на них. Но те вернулись, похожие на мясников: рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид у них был устрашающий. Они уложили много московитов, а из своих потеряли только восемь человек».[6]
Только подавив сопротивление на Никитской, роты мушкетёров принялись за подавление москвичей, оборонявшихся вдоль речки Неглинной. Бой длился около двух часов. Затем они обернулись против толпы на Покровской улице. Уставшие мушкетёры дальше не могли продолжать расправу. Поляки попытались вновь выслать конных копейщиков, но кони не могли передвигаться по изрытым улицам. Тогда было решено поджечь город по всем угловым домам от Арбата до Кулижек. Сильный ветер выжег почти весь Белый город.
«В этот день выгорела третья часть Москвы, и много тысяч людей погибло от пуль, мечей и от охватившего их огня. Улицы, где стояли ювелирные и оружейные лавки, были до того завалены мертвыми телами, что ноги проходивших там в некоторых местах едва касались земли. Воинские люди захватили в этот вечер в ювелирных и других лавках огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными каменьями, жемчугом, дорогими украшениями, парчой, бархатом, шелком и т. п.»
На следующий день сопротивление стрельцов и горожан продолжилось в уцелевшей от пожара части Земляного города, в Чертолье (у современной улицы Пречистенка). Обходным манёвром с тыла наёмники Маржерета разгромили эти укрепления. К польской коннице подошло от Можайска и Вереи подкрепление в 1000 отборных всадников полковника Струся, которые принялись «рыскать по городу, где им вздумается, жечь, убивать и грабить все, что им попадалось». Наёмники перебрались через реку в Замоскворечье, подожгли все построенные там восставшими укрепления и дома, завершив разгром восстания. В действиях загадочных стрельцов, описываемых поляками и немецкими наёмниками, которых те полагали московскими жителями Замоскворечья (там располагалась Стрелецкая слобода), явственно проступают действия передовых отрядов ополчения. Так, по русским источникам, известны 3 воеводы – предводителя из числа ополченцев, действовавших на московских улицах в дни восстания. Места их действия совпадают с описанием подавления очагов сопротивления наёмником Маржеретом, кроме самого первого, на Никитской улице. Действиями вдоль речки Неглинной (там располагался Пушечный двор) руководил Дмитрий Пожарский (по русским источникам, вёл бои на Сретенке, современная её часть называется Большой Лубянкой). Между Неглинной и Сретенкой 300-400 м. Князь Пожарский был тяжело ранен в голову и вывезен в Троице-Сергиев монастырь, затем лечился в своих имениях, где его отыскали посланцы Второго ополчения Минина в 1612 году. Действиями на Покровке руководил Иван Бутурлин (по русским источникам, на Яузских воротах, «на Кулижках»). Современная улица Солянка называлась «Большой улицей к Яузским воротам», являлась началом древней дороги на Рязань, местность вдоль неё – «Кулижками» (болотистый Васильевский луг к югу). На ней и действовал Бутурлин, расстояние до Покровки около 400 м. Боями в Замоскворечье руководил Иван Колтовский.
Коннице Струся удалось рассеять на подходе к Москве отряды Дмитрия Трубецкого, Василия Мосальского и Ивана Плещеева (?). По всей видимости, это был второй эшелон ополчения, подходивший к Москве.
Гетман Жолкевский так описал действия поляков по подавлению мятежа.
«Тогда определили наши между собою: выжечь Деревянный и Белый город и, запершись в Кремле и в Китай-городе, перебить как помянутых Стрельцов, так и всех, кого ни попало. В самом деле, в среду пред Пасхою и сделали следующим образом: расположив и устроив полки, зажгли вдруг Деревянный и Белый город; сам Староста Велижский вышел воротами в правую сторону на реку, на лед; Александр Зборовский с полком своим пошел срединой; Полковник Мартын Казановский влево, к Белому Городу, и близ него Самуил Дуниковский. Прежде всех был убит находившийся до сих пор под стражей Князь Андрей Голицын, и кто ни попадался, никому не было пощады.
Множество Москвитян (не взирая на то, что скорою решительностью наших и пожаром были встревожены) бросились к оружию и овладели было воротами и большою частью Белого города, но Мартын Казановский выгнал и вытеснил их оттуда; схватывались также с нашими в нескольких местах по улицам, однако были везде преодолеваемы нашими. В чрезвычайной тесноте людей происходило великое убийство: плачь, крик женщин и детей представляли нечто, подобное дню Страшного Суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших; большое число также спасалось бегством к войскам, о которых знали, что находятся близко».[2]
Очень скоро иноземные войска столкнутся с главными силами ополчения, их стремительные победы закончились.
1 – Собрание государственных грамот и договоров (СГГИД), ч.2, Москва, 1819, с.515-516 (№240). 2 – Жолкевский С. Начало и успех Московской войны. 3 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.509-510 (№238). 4 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.520-521 (№242). 5 – Мархоцкий Н. История Московской войны. Москва, РОССПЭН, 2000. с.89. 6 – Буссов К. Московская хроника, 1584-1613 // Хроники Смутного времени. Москва, Фонд Сергея Дубова, 1998.
Начиная рассказ о февральских событиях сбора ополчения, вернёмся снова к началу 1611 года. Как уже говорилось, точную последовательность событий историки однозначно не могут установить, поэтому приходится восстанавливать ход некоторых из них, опираясь на логическую связь фактов. Вероятнее всего, что рассылка грамот по городам Прокопием Ляпуновым началась после обращения патриарха Гермогена, заточённого под стражу поляками в Москве. Известно, что Прокопий обращался письменно к московским боярам за разъяснением антирусских действий польских королевских властей. И получив неудовлетворительные, расплывчатые ответы вместе с известием о заточении патриарха, написал в Москву грамоту следующего содержания: «Король не держит крестного целования; так знайте же, я сослался уже с северскими и украинскими городами; целуем крест на том, чтобы со всею землею стоять за Московское государство и биться насмерть с поляками и литовцами». Далее он начал рассылку своих грамот с призывом к сбору ополчения по городам, прикладывая к ним списки (копии) с двух грамот: с присланной из-под Смоленска (где находилось до сих пор без королевского ответа русское посольство) дворянами и детьми боярскими (о притеснениях, поругании веры и пленении людей поляками), и с грамоты, доставленной из Москвы (ответа бояр). Из этого следует, что первыми, с кем провёл переговоры о походе на Москву Прокопий Ляпунов, были «северские и украинские города». Предположительно, переговоры можно отнести ещё к январю. Что это за города и какие силы в них находились? Почему именно они стали первыми?
Думный дворянин Прокопий Петрович Ляпунов был первым воеводой в крупном ключевом пограничном городе Переяславле-Рязанском (современная Рязань). Город исторически, со времён существования независимого Рязанского княжества (до 1521 года) являлся главным связующим центром всей оборонительной системы рязанского пограничья. Ляпунов в этой должности успешно помогал царю Василию Шуйскому выстоять в осаждённой войсками Лжедмитрия II Москве. В это время, установив жёсткие меры по мобилизации всех сил в Рязанском уезде, укреплению Переяславля, он приобрёл большое влияние в пограничной полосе, а попутно множество недовольных притеснением вольности недругов среди более родовитых боярских и дворянских родов. Как старшему воеводе ему подчинялись воеводы и осадные головы более мелких рязанских городов, имея, однако, некоторую самостоятельность: Пронска, Зарайска, Михайлова, Ряжска. После распада лагеря Лжедмитрия II главные силы самозванца ушли на юг: дворянские отряды князя Дмитрия Трубецкого и прочие примкнувшие к ним силы в Калугу, а казаки Ивана Заруцкого обосновались в Туле. Именно их отряды упоминаются как силы «северских и украинских городов», являвшихся основой для войск, поддержавших как Лжедмитрия I, так и Лжедмитрия II. Чтобы понять, почему в числе первых сторонников Ляпунова оказались именно они, обратимся к истории.
Висковатов А.В. Ратники в тегиляях и шапках железных.
В начале 1571 года царь Иван Васильевич назначил боярина князя Михаила Ивановича Воротынского начальником сторожевой и станичной службы, оборонявшей южные пределы государства от крымчаков и ногайцев. Князь провёл полное исследование порядка организации всей службы. Из его выводов ясно, что ещё не позднее 1556 года «существовала уже длинная цепь укреплённых городов по всей степной украйне, от Алатыря и Темникова до Рыльска и Путивля»*, вся сторожевая служба была в ведении Разрядного Приказа, куда доставлялись все росписи (схемы движения и состав) станиц и сторож (подвижных сил, охранявших границы). Условно система обороны южных окраин Русского государства делилась на 2 линии: внешнюю (степную) и внутреннюю, которую составляли городские крепости на берегах Оки. Внутренняя называлась часто в документах словом «Берег». В отличие от «Берега», степные укрепления представляли собой не одну вытянутую линию, а несколько линий, направленных фронтом по разным направлениям, к югу, юго-западу или юго-востоку. Цепочки городов соединялись дорогами, по которым проходило сообщение между ними. Таким образом, вся степная полоса городов была связана в единую сообщающуюся сеть. Воеводы и городские головы находились на постоянной связи, обмениваясь сведениями друг с другом, передавая часть военных сил для решения различных задач.
К 1571 году существовало 73 сторожи (подвижных отрядов), которые разделялись в росписях (списках) на 12 разрядов, приписанных к определённой полосе охраны и городам, наполнявшим их личный состав. Разрядом называлась воинская единица, примерно состоявшая из 340 — 500 казаков. То есть в подвижной пограничной службе на юге Руси находилось около 4000 — 6000 казаков и приданных других служилых людей. Ближайшей к пределам Рязанской земли была ровно половина сторож: Мещерские, Шацкие, Ряжские, «по Сосне, Дону и Мечи и по иным польским речкам и урочищам», Дедиловские и Епифанские. Слово «польским» означало «полевым», степным, т.е. сторожам, разъезжающим по местности, называвшейся с древних времён «Диким Полем».
Южные оборонительные черты Русского государства к началу XVII века.
В первую линию обороны входили города: Алатырь, Темников, Кадом, Шацк, Ряжск, Данков, Пронск, Михайлов, Епифань, Дедилов, Тула, Крапивна, Одоев, Лихвин, Новосиль, Мценск, Орёл, Кромы, Рыльск, Путивль, Новгород-Северский. Собранные из этих городов, действовали по степи разъездные станицы и сторожи. Перед линией городов, в степи, были сделаны рвы, засеки, забои на реках (для затруднения движения судов), которые охранялись стражей. Существовала также внутренняя («рокадная») юго-западная цепочка городов: Болхов, Карачев, Брянск, Почеп, Стародуб — вдоль древней дороги бывшего Черниговского княжества, соединявшей окские города с бывшей «северской» столицей Черниговом. Черниговскими, или «северскими», исторически назывались города по имени древнерусского племени северян, ставших основой населения Черниговского княжества. «Северскими городами» в это время на Руси из городов, упомянутых выше, называли Рыльск, Путивль, Новгород-Северский, Стародуб, Почеп, Брянск, Кромы, Орёл, Мценск, Новосиль, Одоев, Лихвин. Другими словами, все города юго-запада русского приграничья, вплоть до тульских земель.
Внутреннюю линию «Берег» составляли крепости по Оке: Нижний Новгород, Муром, Мещера, Касимов, Переяславль (Рязань), Коломна (не имела казачьего гарнизона), Кашира, Серпухов. А также приближённый к Москве (вне Оки) Звенигород. С большой вероятностью, также между этими городами в «Берег» входила цепь укреплённых монастырей вдоль Оки: Терехов, Федосеева Пустынь, Облачинский, Благовещенский в Старой Рязани и Спас-Зарецкий, Троице-Пеленицкий, Ольгов. Каждый из городов имел своего воеводу или осадного голову с отрядами, состоявшими из служилых людей: боярских детей, дворян, казаков и стрельцов. Города, укрепления и непосредственные походы к ним защищали стрельцы и городовые (полковые) казаки, в подвижных отрядах находились станичные и сторожевые казаки с приданными им служилыми людьми, например, подчинёнными рязанскому митрополиту «людьми Владыки Рязанского». Подвижные охранные линии соседних городов, выдвинутые в степь, сообщались друг с другом в определённых местах для передачи друг другу сведений о состоянии дел на границе.
До конца XVI века оборонительная черта продвинулась в степь, были выстроены города Ливны, Воронеж и Елец, между ними установлена прямая связь для обмена сведениями о пограничных делах. Ливны высылали в поле 13 сторож, Воронеж — 12, Елец — 9. Далеко за линиями, в глубине степи, в направлении пограничных земель Крымского ханства, были выстроены города Белгород и Царёв-Борисов (неподалёку от современного Изюма).
Тесным и обширным участием рязанских городов в обороне южных границ Руси объясняются их налаженные годами связи с другими городами всей пограничной полосы. Посланцы Прокопия Ляпунова последовали в первую очередь к соседним дружественным «украинским» городам, где имелись военные силы, по знакомым направлениям: на Михайлов, в Тулу (к Заруцкому), возможно, и далее на Мценск и Одоев, к городам «северским». Но вероятнее всего, «северские» силы уже были сосредоточены в Туле и в Калуге (у Трубецкого) или подтягивались позднее по их призыву.
На помощь Смоленску. (Худ. Юлиуш Коссак.)
Была и другая, не менее весомая, причина, повернувшая «северские» и «заоцкие» города русской «украины» к ополчению. После убийства Лжедмитрия II Калуга, Перемышль, Белёв и Одоев присягнули на верность королевичу Владиславу. Но через несколько дней, в начале января, запорожские казаки (черкасы) «независиомго» от короля польского военачальника Яна Сапеги, бывшего «тушинца», сожгли Алексин, развернулись бои между сапежинцами и защитниками Белёва, Боровска и Одоева, прерывавшиеся для обмена пленными и продолжавшиеся до конца января. Видимо, во время этих боёв отбившийся от черкасов Прокопий Ляпунов (см. предыдущую часть), собравший рязанские силы, начал переговоры с «заоцкими» городами. Бывшие «тушинцы» Лжедмитрия II, Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий, державшие власть в этих городах, поняв уязвимость своего положения под ударами Сапеги, начали большую игру. В ту же игру давно включился сам Ян Сапега. В письме к калужскому воеводе Юрию Никитичу Трубецкому и Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому (двоюродные братья, первый уже давно присягнул королевичу Владиславу, позднее остался в Польше и перешёл в католичество) 24 января Сапега уже примирительно сообщает о желании быть в совете с калужанами и Прокопием Ляпуновым.*** Сапега всё ещё не решил к тому времени, что выгоднее: вернуться на службу королю или заработать денег при ополчении. Вдруг от него выйдет толк, можно и в России послужить, наёмники всем нужны. Пытался торговаться и с Сигизмундом, и с зарождающимся ополчением. Оба Трубецких ответили просьбой сохранять мир до прибытия в Россию королевича Владислава. Дмитрий Трубецкой на словах оставался верным Владиславу, провозглашённому царём. Сапега в переписке делал вид, что разочарован действиями Сигизмунда, до сих пор не приславшего королевича в Москву.
Как передаётся содержание грамоты Прокопия, он обратился к «тушинцам» со следующими словами: «Встанем крепко, приимем оружие Божие и щит веры, подвигнемся всею землею к царствующему граду Москве и со всеми православными христианами Московского государства учиним совет: кому быть на Московском государстве государем. Если сдержит слово король и даст сына своего на Московское государство, крестивши его по греческому закону, выведет литовских людей из земли и сам от Смоленска отступит, то мы ему, государю Владиславу Жигимонтовичу, целуем крест и будем ему холопами, а не захочет, то нам всем за веру православную и за все страны российской земли стоять и биться. У нас одна дума: или веру православную нашу очистить, или всем до одного помереть».
Ян Пётр Сапега.
В зимней переписке выступил в качестве посредника и сторонника Ляпунова назначенный «тушинцами» воеводой в Серпухове Фёдор Плещеев. Он передавал в феврале Сапеге о намерении Ляпунова войти в дружественные отношения с Сапегой. Того же содержания было письмо Прокопия Ляпунова и Ивана Заруцкого с обращением к Сапеге и его солдатам от 14 февраля 1611 года. Следом к Сапеге писал один Заруцкий с просьбой прислать послов для переговоров о союзе. Прокопий возобновлял временами эту переписку вплоть до июня. Возможно, он надеялся на самом деле прибавить ополчению недостающие силы, но скорее всего, главной целью было добиться от Сапеги нейтралитета, исключить переход на сдужбу короля и нападение на ополчение. Эта тактика удавалась до конца июня – начала июля, когда Сапега принял сторону короля и начал выполнять его поручения в пользу осаждённого в Москве Первым ополчением польского гарнизона. После убийства Прокопия Ляпунова переписку с Сапегой возобновил Заруцкий, у которого появились новые намерения.
Из очертаний линии «Берег» становится очевидным следующее направление сбора сил Ляпуновым — вверх и вниз по Оке. Рязанские воеводы часто собирались вместе в составе царского войска для военных походов с воеводами Коломны, Каширы, «заоцких городов», прекрасно знали друг друга. Коломна более того постоянно находилась в кругу рязанских дел, не только военных, так как находилась на пути к Москве. Согласились присоединиться к Прокопию Ляпунову коломенский воевода Иван Матвеевич Бутурлин и каширский Иван Александрович Колтовский. Именно они вместе с воеводой ближайшего рязанского города Зарайск Дмитрием Пожарским составят в марте передовой отряд ополчения, вошедший в Москву.
На северо-восток, к Касимову, Мурому и Нижнему Новгороду по льду Оки, вдоль «Берега», грамоты также могли быть отправлены достаточно быстро. Дополнительным доводом в пользу прямых переговоров Прокопия Ляпунова (без участия патриарха Гермогена) с нижегородским воеводой князем Репниным является то обстоятельство, что они, по всей видимости, имели долгое совместное боевое служение в Переяславле.
Князь Александр Андреевич Репнин в марте 1593 года был полковым воеводой в Переяславле-Рязанском, через год в Калуге, затем в Епифани, и, наконец, служил воеводой с 1595 по 1597 год в Переяславле-Рязанском. Был в апреле 1598 г. отправлен воеводой передового полка в Калугу, находился в походе царя Бориса Годунова в Серпухов против крымских татар (сначала в качестве третьего, затем первого воеводы передового полка). В эти годы Прокопий Ляпунов уже более двух десятков лет состоял на царской службе по Рязани. Князь Репнин из-за родства с Романовыми в 1601 году попал в царскую опалу, уже находясь воеводой в далёком Яранске. Когда в его город был прислан закованный в железо Фёдор Никитич Романов (будущий патриарх Филарет), Репнин был ложно обвинен и выслан с семьей ещё дальше, в Уфу. Там он служил третьим воеводой до 1604 года. Возможно, по схожей причине братья Ляпуновы попали в опалу царя Бориса Годунова лишились части своих земельных имений, в 1601 – 1603 годах работали над снабжением строительства дальней степной крепости — города Царёва-Борисова в окраинном городке Валуйки.**
С 1608 года князь Репнин находился на должности первого воеводы в Нижнем Новгороде. К кому, как не к этому опытному военачальнику в крупнейшем и богатейшем волжском городе, было обратиться Ляпунову? В одно ополчение оказались привлечены Ляпуновым и родственник Романовых Репнин, и бывшие сподвижники Филарета Романова по лагерю Лжедмитрия II, Заруцкий и Трубецкой.
К последнему в Калугу, видимо, после успешных переговоров с Репниным, по февральским вьюгам и метелям 1611 года Прокопий отправил своего племянника Фёдора Ляпунова. Князь Трубецкой согласился присоединиться к ополчению. Новые союзники выработали общий план действий: «…приговор всей земле: сходиться в дву городех, на Коломне да в Серпухов». В Коломне условились собраться городские дружины из Рязанской земли. В Серпухове соединялись снова старые тушинские отряды из Калуги, Тулы и северских городов.
Русская армия 17 века. (Худ. Матеуш Пржекласа.)
Нижегородская часть ополчения двигалась к Москве через Владимир напрямую, не подходя к Коломне. Передовой отряд нижегородцев выступил из города 8 февраля. Во Владимире он соединился с казаками Просовецкого из Суздаля. Главные силы под командованием воеводы Александра Андреевича Репнина вышли из Нижнего 17 февраля. Соединившись в дороге с Литвиновым-Масальским из Мурома, во Владимире они встретились с местным воеводой Артемием Измайловым, но к Москве не спешили. Только 10 марта они выступили из Владимира на Москву.
С окраинных городов Русского Севера дружины сходились к Костроме и Ярославлю, далее через Ростов и Переславль-Залесский шли к Троице-Сергиевой Лавре.
Сходившиеся силы всё ещё оценивались Прокопием Ляпуновым, как недостаточные, и он пытался привлечь к движению также многочисленных вольных казаков с пограничных земель, независимых от городов и городских воевод: «А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет все жалованье и порох, и свинец. А которые боярские люди, и крепостные, и старинные, и те б шли безо всякого сумненья и боязни: всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам, и грамоты, им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут».
Впереди были горячие бои марта 1611 года.
* – Беляев И.Д. О сторожевой, станичной и полевой службе на польской украйне Московского государства, до царя Алексея Михайловича. Москва, 1846. ** – Козляков В.Н. Герои Смуты // ЖЗЛ // Москва, Молодая гвардия, 2012. *** – Н.Ю.Тюменцева, И.О.Тюменцев. Переписка сапежинцев с руководством Первого земского ополчения и П.Ляпунов в документах архива Я.Сапеги. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.20-23.
В 2021 году исполняется 410 лет сбору Первого земского ополчения за освобождение Москвы от польских войск в 1611 году и столько же в июле со дня гибели его предводителя Прокопия Петровича Ляпунова. На страницах сайта мы будем вспоминать день за днём, как это было.
Какой подошла Московская Русь к началу 1611 года? В 1610 году произошли тяжёлые события, которые привели к тому, что русское национальное государство было утрачено. Управление страной перешло в польские руки. Ещё летом 1610 года в Московии был свой царь Василий Шуйский, своё правительство боярская Дума, войско. Но уже несколько лет шла большая гражданская война, которую назвали позднее Смутой. В неё были вовлечены польские войска Речи Посполитой, многочисленные частные военные отряды поляков, пришедшие в коренную Московию казацкие отряды, сменявшие друг друга войска самозванцев Лжедмитриев, сначала I-го, потом II-го.
Лжедмитрий II
Василий Шуйский стремительно терял власть, казна пустела, города один за другим переходили под власть Лжедмитрия II. Василий обратился за помощью к Швеции и в течение нескольких месяцев объединённое войско смогло освободить земли к северу от Москвы и вернуть их Шуйскому. Но Швеция тогда враждовала с Речью Посполитой и поляки нашли союз Шуйского со Швецией подходящим поводом к прямому присоединения русских земель. Раз Шуйский поддерживает польских врагов, значит, нужно захватывать ослабевшую Россию. С осени 1609 года польское войско взяло в осаду Смоленск. От имени короля Сигизмунда начали вести переговоры с Лжедмитрием II, чтобы тот подчинился и перешёл к нему на службу. Именно из лагеря самозванца впервые к полякам пришло обращение с просьбой отдать королевича Владислава на царство в Москве и заключить унию (стать единым союзным государством) с Речью Посполитой. Дело шло к столкновению царских войск с польским королевским войском.
Захарий Ляпунов предлагает освободить престол Василию Шуйскому. (Гравюра с картины Н.В.Неврева.)
Битва многократно превосходившего соперника русско-шведского войска с опытным полком польских гусар произошла у Клушино в июле 1610 года. Шведские наёмники были разбиты умелыми действиями гусар, а русская часть войска позорно бежала. Поляки заняли Можайск, а Лжедмитрий из Калуги снова двинулся к Москве и обосновался лагерем в Коломенском. Это стало концом для царя Василия Шуйского. Его заставили отречься от престола и постричься в монахи. Одним из главных действующих лиц в этом выступал брат Прокопия Ляпунова Захарий. Движущие силы находились среди думского боярства. Москва оказалась перед выбором: быть захваченной вольницей Лжедмитрия или пасть под ударом короля. Своих сил для сопротивления не было, войско было собрать невозможно и некому. Так боярская Дума пришла к решению принять на трон Владислава, пытаясь оговаривать его переход в православие и незыблемость внутренних русских устоев. В сентябре 1610 года Владиславу присягнули бояре и города. Польское войско было впущено в Москву. На несколько месяцев у Сигизмунда в России остался только один соперник – Лжедмитрий II, которому подчинялась значительная часть страны. Лжедмитрий был убит в декабре, его сторонники остались под руководством «боярина» от русских городов, бывшего царского дворянина, Дмитрия Трубецкого и «боярина» от казацких атаманов Ивана Заруцкого. Оба стали «боярами» только в лагере Лжедмитрия.
Сигизмунд III
Но поляки не думали считаться со слабой русской стороной и исполнять какие-либо обещания. Они были победителями в Москве и повели себя, как в захваченной стране, поруганию подвергались святые церкви, русские не имели права голоса перед поляками, повсюду творилось насилие. Большинство бояр это приняли за должное и в декабре приказали послам под Смоленском принять все условия Сигизмунда. В это время всем стало ясно, что за потерей государства угроза уничтожения нависла над православием и всем укладом жизни, а русские при польской власти не смогут никогда остаться русскими. На рубеже 1610 и 1611 года поднялись ростки русского освободительного движения. В январе первые грамоты с обращениями написал патриарх Гермоген. Начал рассылку грамот и обширные переговоры с разными городами и военными отрядами Прокопий Ляпунов.
Сами грамоты с течением веков не сохранились, остались лишь упоминания о них в других документах, летописях, словесные выдержки из них. То, что они были, шла переписка между русскими силами в разных городах, не вызывает сомнений. Но до сих пор у историков нет однозначного ответа, кто их рассылал, Гермоген, Ляпунов или оба сразу. Первые грамоты в Нижний Новгород и Суздаль якобы ушли от патриарха Гермогена. Обращение в Нижний к князю Репнину от патриарха, доставленное Василием Чартовым, вполне могло состояться. Но непримиримый к полякам патриарх, которого еле смогли убедить, что Владислав может стать православным и государство останется русским, был полностью непримирим в отношении Лжедмитрия II! Он ни при каких обстоятельствах не послал бы в Суздаль к верному последователю самозванца казацкому голове Андрею Просовецкому обращения со словами: «Вы видите, как ваше отечество расхищается, как ругаются над святыми иконами и храмами, как проливают кровь невинную… Бедствий, подобных нашим бедствиям, нигде не было, ни в каких книгах не найдёте вы подобного». Совсем недавно Просовецкий двигался между городами рука об руку со злейшим разорителем русских земель паном Лисовским. После сдачи Москвы полякам Лисовский перешёл-таки на службу к королю, а Просовецкий остался верен самозванцу.
Существуют также утверждения, что грамоты в Нижний Новгород и Суздаль были посланы Прокопием. В отличие от патриарха, вероятность посылки грамоты Просовецкому от Прокопия Ляпунова вполне вписывается в его последующие действия. Ляпуновым изначально руководило понимание того, что одолеть лучшую в Европе армию Речи Посполитой возможно только при соединении всех сил, не согласных идти под власть польского короля. Войска, собранные для отвоевания московских крепостей у польского гарнизона, должны были кратно превосходить обороняющегося опытного противника. Учитывая низкую подготовку, воинскую дисциплину, отсутствие средств для военных расходов, задача была скорее невыполнимой. Собирая ополчение, Прокопий, воевода – дворянин, не был даже боярином, к слову которого должны были бы по обычаям старшинства, знатного происхождения прислушиваться, проявил невероятные способности убеждения и ведения переговоров. Он смог подобрать ключи к взаимопониманию среди недавних врагов, в числе которых были прежние царские воеводы, пришедшие с окраин России за добычей казаки, «солдаты удачи» из войска Лжедмитрия. Допуская посылку грамоты в Нижний патриархом Гермогеном, грамоту к Просовецкому в Суздаль мог отправить только Прокопий Ляпунов. Прокопий продолжил вести с Репниным переговоры об участии в ополчении. Посланный им представитель обсуждал сроки выступления и просил нижегородцев взять с собой побольше боевых припасов, в частности пороха и свинца.
Движение по созданию ополчения стало распространяться на соседние земли. Князь Репнин разослал грамоты для сбора отрядов, нижегородцы обратились к ближайшим балахонцам, приняли совместное крестное целование. Затем им были направлены призывные грамоты в Кострому, а оттуда в Вологду и Галич, чтобы «стати за…веру и за Московское государство заодин». Неоспоримо высокой была заслуга князя Александра Андреевича Репнина в деле сбора Первого ополчения в северных землях Московии.
Первые переговоры о подготовке и соединении войск из разных городов для похода на Москву сразу стали известны полякам. Их действия не оставляют сомнений в том, где находилось сердце сбора ополчения и его главный создатель. Король писал 27 января о нём Яну Сапеге: «Получено нами известие, что Прокопий Ляпунов, собрав людей в земле Рязанской немало, к столице идёт, и сговорившись там с теми, кои к нам не расположены, намеревается уничтожить людей наших, там же, в столице, находящихся… Употребите [пан вельможный] те войска, которые в том государстве имеете под предводительством вашим, и немедленно теперь же выступайте с ними вместе туда, куда указывает потребность; препятствуйте исполнению означенных замыслов сего человека. Людей его истребляйте, наблюдая, чтобы не постигло нас и Речь Посполитую (чего Боже упаси!) какое-либо бесславие».*
Для наведения трепета на противника и разорения его земель, «экономической основы» из-под Смоленска на рязанские города были посланы отряды черкасов (запорожских казаков). Был захвачен ряд городов. Прокопий Ляпунов двинулся к Пронску и изгнал оттуда казаков. Но тут же к городу подтянулись силы черкасов и Прокопий вынужден был затвориться в нём и держать оборону. Получив сообщение об осаде старшего воеводы в Пронске, воевода рязанского города Зарайска Дмитрий Пожарский со своей дружиной выдвинулся на помощь, оттеснил казаков и снял осаду. Вызволив Ляпунова, Пожарский вернулся в Зарайск. Казаки, ушедшие из-под Пронска, двинулись к Зарайску, и захватили ночью его укрепления в остроге, вокруг кремля. Пожарский оказался запертым внутри кремля, но верными действиями ему удалось выбить черкасов из острога, уцелевшие бежали. Таким был январь 1611 года.
* – Письмо польского короля Сигизмунда III Яну Сапеге из лагеря под Смоленском с просьбой начать борьбу с Прокопием Ляпуновым. (1611 г. января 17). // Н.Ю.Тюменцева, И.О.Тюменцев. Переписка сапежинцев с руководством Первого земского ополчения и П.Ляпунов в документах архива Я.Сапеги. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.23-24.
