Первое ополчение Прокопия Ляпунова. День за днём, июнь 1611.

Июнь

Первому ополчению с самого начала его создания необходимо было решать вопросы внутреннего обеспечения продовольствием, кормами, оружием, боеприпасами, содержания ратников, дворян, боярских детей и их семей. Поэтому изначально возникла потребность в государственных органах, ведавших делами распределения поместий, сбора налогов.

Одним из первых в ополчении появился Поместный приказ, распределявший, утверждавший земельные владения среди дворян, поместья являлись основой их содержания, жалования. Грамоты на владение ими появляются за подписью дьяков и Прокопия Ляпунова с начала апреля.1 Появляются с того же времени и документы ополчения, подведомственные Разрядному приказу, который ведал служебными назначениями на должности. Большинство дьяков и подьячих перебежало в приказы Первого ополчения из московского боярского правительства королевича Владислава в марте – апреле 1611 года, после московского восстания. На повальное бегство дьяков ссылался в своём апрельском указе король Сигизмунд, жаловались на их острую нехватку в Москве оставшиеся в ней дьяки.

В стане бывших сторонников Лжедмитрия II также ещё со времён тушинского «правительства» самозванца существовали свои дьяки, выпускавшие время от времени документы на сбор налогов или назначения должностных лиц на подвластных бывшим «тушинцам» землях. Такие документы появлялись в марте, июне 1611 года и были подписаны «боярином» Дмитрием Трубецким.

Все решения и письма Первого ополчения до конца мая подписывались единолично одним Ляпуновым.

Кроме вопросов внутреннего обеспечения ополчения, необходимо было удовлетворить множество требований, исходивших от различных военных сообществ. Ополчение составляли: служилое дворянство разных городов, многочисленные казацкие отряды, не связанные с городами, в том числе казаки Заруцкого, ранее стоявшие за воцарение Лжедмитрия II, а также третья сила — в неё входили стяжатели удачи и чинов из бывшего стана того же самозванца: дворяне, боярские дети, казаки Дмитрия Трубецкого. Чтобы управлять разноликим воинством ополчения, Прокопию Ляпунову необходимо было поделиться властью с этими силами.

Ополчению необходимо было также договориться о том, как будут приниматься решения, значимые для государственного устройства. Ведь поддержавшие Прокопия Ляпунова земли, пришли к тому, что теперь ополчение обязано управлять Московским государством. Правление польского королевича Владислава было признано обманным и незаконным. Но такие дела могли решаться только Земским собором, который созвать правильным образом было невозможно. Значительное количество земель находилось под властью иноземцев, церковный Освящённый собор был разогнан захватчиками, патриарх был в заточении, а Боярская дума, которая должна была одобрить состав Земского собора, состояла из предателей русского государства. Поэтому примерно в мае 1611 года для решения самых важных вопросов в ополчении было создано подобие воинского собрания, названное «Советом всей земли».

Приблизительно 22 мая, вероятно, по приговору «Совета всей земли» предводителями Первого ополчения были назначены три человека, которые должны были единодушно принимать решения от имени ополчения: единственный истинный его руководитель думный дворянин Прокопий Ляпунов (стал писаться в документах третьим по счёту, т.к. не получал высших чинов от самозванцев), тушинские «бояре» Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий. Документом был установлен срок прибытия не позднее 25 мая на службу в Первое ополчение дворян и детей боярских из разных уездов. С марта 1611 года и до конца июля для документов ополчения использовалась только личная печать Прокопия Ляпунова.2

С самого начала июня 1611 года в разных частях Московского государства разгорались всё новые военные события, приносившие русским людям тяжёлые поражения.

Якоб Понтуссон Делагарди.

Недостаток сил у Первого ополчения для взятия Москвы и осада Сигизмундом Смоленска подбодрили шведов, которые давно были нацелены на присоединение к своему государству северо-западных русских земель. Ранее они захватывали приграничные крепости, надеялись получить часть земель по договорам о военной помощи, в которой нуждались московские цари. Теперь ослабление Московского государства, отсутствие правителя и гражданская война показывали, что пришло время взять желаемое силой. Шведский король Карл IX направил командующему своим экспедиционным корпусом Якобу Делагарди письма, предназначавшиеся для Московии и Новгородской земли, в которых обосновывалась необходимость вторжения шведов. Они были направлены получателям под Москвой и в Новгороде. 28 мая войско Якоба Делагарди, прежде помогавшего громить недругов царю Василию Шуйскому, двинулось к Новгороду.

Прокопий Ляпунов находился в сложном положении. К Москве в это время ожидалось приближение войска Яна Сапеги с добытыми продовольственными и прочими запасами. Ляпунов понимал, что Москву взять имеющимися силами невозможно. Помощь от Казани, Вятки и сибирских городов не приходила. Вольные казаки с Дона, Волги, других мест, несмотря на призывы, также почти не пришли к Москве. Необходимо было искать опору на третью силу, каковой уже становились недавно шведы. Снова нужна была военная помощь против Речи Посполитой. С другой стороны, Московии нужен будет новый царь. Выбор верховных правителей из династий других стран был в Европе вполне обычным делом. Для граждан было важно, чтобы сохранялись установленные законные порядки и бытовой уклад, церковная жизнь. Ещё в марте – апреле Якоб Делагарди предлагал Первому ополчению рассмотреть возведение на московский престол одного из двух шведских королевичей — Густава Адольфа или Карла Филиппа. Но тогда ни к чему не пришли. Как год назад возникла надежда на привлечение польской династии, так и теперь, летом 1611 года, самым приемлемым выходом из сложившегося положения стало обращение к династии шведской. По-видимому, такое решение принял «Совет всей земли», так как он уже был создан, а не лично Прокопий Ляпунов. Все решения принимались по единогласному утверждению трёх руководителей ополчения.

Чтобы предотвратить потерю русских земель на северо-западе и увеличить силы у Москвы, Прокопием Ляпуновым немедленно было отправлено для переговоров к Делагарди посольство, которое возглавлял воевода Василий Иванович Бутурлин. Он был близко знаком с Якобом Делагарди ещё по участию в совместных боевых действиях шведского корпуса с войском Михаила Скопина-Шуйского в 1609 – 1610 году. В него также вошли князь Иван Фёдорович Троекуров и воевода Борис Степанович Собакин.

2 июня 1611 года войско Делагарди подошло к Новгороду и встало лагерем у Хутынского монастыря. Оно состояло из 4150 шведских, финских, немецких наёмников. У новгородского воеводы Ивана Одоевского было под рукой чуть больше 2000 казаков, дворян, астраханских стрельцов, татар и монастырских слуг. Воинских людей для обороны города было достаточно, но городские укрепления были ветхими, артиллерии мало. Только после прихода шведской армии воеводы начали латать крепость. Не было даже внутренних лестниц, чтобы взойти защитникам на крепостную стену.

Последние часы обороны Смоленска. Михаил Шеин сдаётся полякам.

3 июня войска Сигизмунда III взяли Смоленск после 20 с половиной месяцев осады и непрерывных штурмов. К лету защитников города почти не осталось, но всё ещё держали крепость. Захватчики ворвались в город и устроили резню. Часть жителей укрылась в Мономаховом Успенском соборе, где хранились запасы пороха. Когда враги ворвались в собор и стали убивать людей, один из посадских людей подорвал пороховые запасы и оставил под развалинами собора вместе с обречёнными жителями многих захватчиков. Героический предводитель обороны города воевода Михаил Шеин с 15 ратниками и своей семьёй закрылся в одной из городских башен и отбивался, решив принять смерть. Гетман Жолкевский сообщал королю, что Шеин убил около 10 нападавших немцев. Только вняв мольбам семьи, он вышел из башни. Его тут же схватили и доставили к королю. Взбешённый почти двухлетним сопротивлением и понесёнными воинскими потерями Сигизмунд забыл о «кодексах чести» и прочих свойствах «рыцарства» в отношении пленных и подверг Шеина жестоким пыткам. Шеин остался не сломлен. Его и семью увезли в Польшу, где он был присоединён к высоким пленникам – бывшему царю Василию Шуйскому, Василию Голицыну, митрополиту Филарету (Романову) и другим членам Великого посольства. Сигизмунд освободил теперь себе дорогу к Москве. Но потерянные под Смоленском силы и неспокойные дела на родине, спустя несколько дней после взятия города, заставили его отказаться от похода к осаждённой Москве и уйти с войском в Польшу.

Прошла пара недель со времени, когда отряд Яна Сапеги, дождавшись выхода голодающего «подкрепления» из Кремля, ушёл от Москвы к Переславлю-Залесскому. Сапега решил, что небольшое столкновение у Тверских ворот с ополченцами Ляпунова, никак не может быть препятствием для продолжения игры, в которой он «пытается» наладить отношения с Ляпуновым и даже понуждать польское войско Гонсевского уйти из Москвы. Он собрал достаточно припасов для осаждённого королевского «рыцарства», нужно было думать, как обратно вернуться в Москву, которая теперь была полностью окружена ополчением. Лишние потери людей ему были не нужны. 4 июня 1611 года Сапега написал Прокопию Ляпунову письмо с «приятным и любезным к нему тщанием» и послал его с неким «паном Степаном». По-видимому, Сапега снова спрашивал Прокопия, что ему может перепасть, если он поспособствует изгнанию Гонсевского из Москвы. Ответа Яну Сапеге пришлось ждать достаточно долго, Прокопий не спешил, он был занят другими делами.

В Новгороде начались переговоры Бутурлина с Делагарди. Уже знали о взятии поляками Смоленска. Для удовлетворения требований шведской стороной оплаты военной помощи предполагалась возможность обсуждения передачи Швеции крепостей Ладога и Орешек.  6 июня, ссылаясь на новые указания из-под Москвы, Бутурлин предложил Делагарди назвать новгородские крепости, которые шведы готовы занять в обмен на немедленную помощь. Бутурлин вынужден был спешить, к Москве мог подойти не только Сапега, но и сам Сигизмунд из-под Смоленска. Такая установка для переговоров Бутурлина не понравилась новгородцам. Они также принимали в них участие и были возмущены возможной передачей части земель. Шведы требовали отдать одну крепость и большую денежную выплату. А новгородцы не могли с холодной головой оценить сложившейся для города и его земель угрозы. Между Василием Бутурлиным и новгородским воеводой Иваном Одоевским возникли распри. 8 июня со шведами договорились соблюдать перемирие на 14 дней для того, чтобы послать гонцов под Москву и в Стокгольм для согласования условий с руководством.3

15 июня Ян Сапега со своим войском вернулся к Москве. Видимо, только по этой причине он получил ответ. Именно в этот день, после долгого ожидания в канцелярии Сапеги отметили получение ответного письма Прокопия Ляпунова. Он ответил в самых любезных выражениях, что верит его уверениям в приятельстве и готовности освободить Московское государство от «злопагубного рыцарства» Гонсевского и предателей – московских бояр. Ляпунов пообещал Сапеге заплатить за его возможные услуги лишь тем, что они отберут из «скарба», что отняли «польские и литовские люди в Московском государстве неправым взятием». И, кроме того, предупредил Сапегу, что не велит до тех пор в Московском государстве «ни до чего жадному человеку коснуться», только когда придёт время вознаградить Сапегу за помощь, будет «оплачено седмицею».4

Ополченцы готовились к приходу Сапеги с припасами для осаждённых. Несмотря на то, что все укрепления Белого города были ими заняты, с юга, из Замоскворечья путь был почти открыт, т.к. стены Земляного города защищать не хватало численности людей. Видя уязвимость прямого подхода к Кремлю через Замоскворечье, Ляпунов распорядился о строительстве там дополнительно к первому острогу неподалёку второй. Остроги соединили глубоким рвом где-то около современного Толмачёвских переулков (Третьяковской галереи).

Войска Сапеги подошло к Москве с северо-востока, с того же направления, куда уходило. Увидев, что пробиться через Белый город будет трудно, было принято решение одним отрядом Руцкого обойти город и войти в Кремль через Замосковречье. Предварительно все собранные припасы были оставлены в обозе Сапеги. Как ни готовились ополченцы, их разведка сработала плохо, не заметив приближение неприятеля. Ров оказался самым слабым звеном в построенной цепи укреплений.

«Руцкий… обошел Девичий монастырь по Заречью, и нечаянно явился между Русскими острогами на рву, вовсе не зная о находившемся здесь укреплении. Москвитяне также не ожидали нападения с сей стороны, выскочили из рва и разбежались; наши немедленно слезли с коней, заровняли ров, перешли его без труда и пустились к нам чрез реку вплавь. Мы ждали их в воротах над рекою, готовые к битве и не впуская в замок, кинулись вместе в Белый город; Русские едва заметили наше наступательное движение, обратились в бегство, оставив в отнятых у нас воротах и башнях отряды для обороны».5

По-видимому, кремлёвский гарнизон сделал вылазку из Боровицких ворот Кремля и захватил Трёхсвятские ворота Белого города, дав возможность войти через них отряду Руцкого.

«На воротах Арбатских засело с полтораста Москвитян; мы взяли их штурмом… Таким образом мы снова овладели всею стеною. Мы заняли и Девичий монастырь, также оставленный Русскими».

Видимо, пали и Чертольские ворота, юго-западная часть стены Белого города с прилегающим Земляным городом и Новодевичьим монастырём вновь перешла к полякам.

Во время московских боёв, 16 июня в стан Первого ополчения прибыли послы от Делагарди.

23 июня, после длительных обсуждений, «Совет всей земли» принял решение о том, что сын шведского короля Густав Адольф достоин избрания русским царём. Соответствующий приговор Совета был подписан, и его копия отправлена в Новгород. На данный документ ещё несколько лет будут опираться русские и шведские власти, рассматривая возможное воцарение в Московии шведской династии.

29 июня в Москве умер Сапега, служивший королю за деньги, собранные московскими боярами с русских земель, но сохранявший своеволие до конца дней.

«… умер пан Caпегa в столице, после кратковременной болезни; войско, бывшее под начальством его… не хотело повиноваться ни нашему региментарю, ни кому-либо другому; занималось только набегами, ни с кем не делилось добычею, пропекало Москвитян сзади, и наживалось. Королю также не служило, исключая разве того времени, когда несколько недель стояло под Москвою, о чем вы уже знаете, и не смотря на то взяло платы за 11 четвертей. Тело пана Сапеги оно увезло с собою и отослано в Литву». 5

После принятия приговора о желании избрания на царство шведского королевича «Совет всей земли» приступил к принятию важнейшего документа, который потомки назовут «первой Конституцией России». 30 июня множеством участников ополчения, включая предводителей Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого, был подписан «Приговор всей земли», состоящий из 24 статей. В нём были установлены основы управления государством.

Закреплялся состав правительства в лице Дмитрия Трубецкого, Ивана Заруцкого и Прокопия Ляпунова. Эти лица могли быть переизбраны «всею Землёю» в случае плохого исполнения своих обязанностей. Правительство имело полномочия управлять всеми земскими, ратными и судебными делами.

Приговор устанавливал порядок распределения поместий, перераспределения ранее захваченных поместий в пользу необеспеченных лиц. Устанавливалось 6 основных приказов (министерств того времени), а также четверти (приказы, ведавшие отдельными местностями): Поместный, Большого дворца, Большого прихода, Разбойный, Земский, Большого разряда.

В отношении многочисленных казаков в ополчении устанавливалось, что, по их желанию, они также могут получать поместья и денежные оклады. Если казаки вольные и не хотят идти на службу государству, то таким должен был выдаваться хлебный корм и деньги. Предписывалось отнять у казаков «приставства» — самовольно захваченные для кормления города, волости и сёла и запрещался такой самовольный сбор «дани».

Поместный приказ. Миниатюра из книги XVII века.

Приговор устанавливал судебные правила, порядок работы Разбойного и Земского приказов, боярского суда трёх избранных руководителей.

Таможенные сборы и сборы за содержание кабаков также изымались из частных рук отдельных «бояр», все сборы отныне должен был осуществлять приказ Большого прихода. Подобным же образом устанавливался единый Поместный приказ и запрещение на раздачу поместий прежними учреждениями, раздававшими поместья и вотчины от лица отдельных «бояр».

В отношении переселённых дворянами и боярскими детьми в свои владения чужих крестьян и дворовых людей предписывалось таковых разыскивать и возвращать на прежние места жительства, к прежним помещикам.

Первыми после дьяков – составителей документ подписали «боярин» князь Дмитрий Трубецкой и Прокопий Ляпунов, за себя и за безграмотного «боярина» Ивана Заруцкого. Затем стояла подпись «не на Русском диалекте», подпись окольничего Артемия Измайлова, князя Ивана Голицына, Мирона Вельяминова, стольника Тимофея Измайлова, Ивана Шереметева, большого количества представителей разных городов и полков, стоявших под Москвой.

Приговор мало внимания уделял условиям пребывания в ополчении вольных казаков и «новых» казаков – бывших крестьян, дворовых, находившихся ранее в кабале (договоре служения за прежние долги или за содержание) у помещиков и бежавших от них. Приговор накладывал строгие запреты на их своевольные действия, к которым они привыкли, находясь на службе у Лжедмитрия II. Раньше, если не хватало жалованья или корма, они могли захватывать «приставства», обирать население, грабить. Что было делать вольным казакам при новых строгостях, если жалованья или корма вовремя не дали или его показалось мало, было не ясно. А строгости со стороны Прокопия Ляпунова вскоре последовали. Земство было настроено на полное прекращение грабежей со стороны казаков.

1 – Д.В.Лисейцев. Синтез управленческих структур I и II народных ополчений. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.61-62.
       2 – В.Д.Назаров. Первой ополчение // Большая Российская Энциклопедия // Т. 25. М., 2014. С.605-608.
       3 – П.В.Седов. Захват Новгорода шведами в 1611 г. // Новгородский исторический сборник, Вып. 4 (14). СПб-Новгород. 1993.
       4 – Н.Ю.Тюменцева, И.О.Тюменцев. Переписка сапежинцев с руководством Первого земского ополчения и П.Ляпунов в документах архива Я.Сапеги. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.25-27.
       5 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.

(Продолжение следует.)

Летописец.

Первое ополчение Прокопия Ляпунова. День за днём, май 1611.

Май 1611 года прошёл для Первого ополчения в тяжёлых боях на подступах к Москве и на её городских укреплениях (см. ранее об апрельских событиях). К Москве продвинулась ещё одна сила, которую Прокопий Ляпунов долгое время пытался связать переговорами и удерживать от перехода в стан врага – гетман Сапега. Его отряд, по польским оценкам, составлял до 2000 всадников. Приблизился момент истины, который явил сам Сапега. Ему нужны были деньги для своего войска, нужно было определить, от кого их можно получить, и не потерять всё в будущем. Выбор был таким. Сапега шёл к Москве, чтобы оценить силы обороняющегося польского контингента и осаждающего город ополчения Ляпунова. Понимая эти цели Яна Сапеги, становятся ясными и его дальнейшие действия. Если опираться только на русские или польские письменные источники о майских боях у стен Москвы, участии Сапеги, разобраться в них будет непросто. Истинный ход событий проясняется лишь при сопоставлении рассказов обеих сторон.

Сапега к началу мая подошёл с войском из Мосальска к Можайску. Прокопий Ляпунов направил в Можайск посольство, желая прояснить намерения несостоявшегося союзника. Получив от возвратившихся послов заверения, что Сапега идёт «с добрыми намерениями», Ляпунов выслал в сторону Сапеги более представительное посольство из «знатнейших бояр». Встреча состоялась в Больших Вязёмах (в 40 км от Москвы), в Иоанно-Богословском монастыре. Там располагался бывший дворец Бориса Годунова, который облюбовал в качестве загородного во времена своего правления Лжедмитрий I. Бояре, видимо, получили уверения от Сапеги, что он идёт на помощь ополчению. Но Ляпунов не питал доверия к словам гетмана и в ожидании подхода Сапеги к Москве предусмотрительно укрепил свой лагерь «острогом и глубоким рвом с частоколом». [1]

Расположение сил Первого ополчения, войска Сапеги и атака королевских хоругвей Гонсевского 14 мая 1611 года.

10 мая «Сапега подступил к столице, и не переходя Москвы реки, стал лагерем на возвышении между Девичьим и Симоновым монастырями», при этом с польским гарнизоном в городе связь не стал устанавливать. Поляки во главе с Гонсевским были насторожены таким поведением не менее Ляпунова. Войско Сапеги встало в Замоскворечье, приблизительно на подступах к Донскому и Данилову монастырям. Гетман сразу связался с Прокопием Ляпуновым («начальниками» ополчения). Уровень доверия сторон был таков, что они решили перед переговорами сначала обменяться заложниками, чтобы застраховать жизни послов. Переговоры ни к чему не привели, и заложников по их окончании друг другу вернули. Наладил связь с Сапегой и Гонсевский из Кремля. Видимо, он тоже ничего не смог быстро предложить без позволения короля и не получил никаких обещаний Сапеги в ответ.

14 мая польский гарнизон Москвы решил проверить, для чего пришёл Сапега и возник ли между ним и ополчением Ляпунова союз. С ночи поляки подготовили в засаде в замоскворецких кварталах Земляного города несколько конных хоругвей. Накануне они передали Сапеге о готовящейся вылазке, но не пригласили их поддержать.

В Замоскворечье ополчение занимало городские укрепления, как и в других местах присутствия. Стены Земляного города со рвом, сооружённые в 1591 г., после крымского набега, здесь были особенно сильно защищены рядом выдвинутых вперед деревянных и земляных бастионов. Русские были полностью уверены, что Сапега будет участвовать в боях на стороне королевских войск. Эта уверенность не исчезла и спустя годы, когда «Новый летописец» повествовал о сражении в Замоскворечье. Польский источник, напротив, утверждает, что Сапега поддерживал ополчение, не ввязываясь в бой, дважды во время боя предупреждал королевские войска, чтобы они прекратили битву против московитов и уходили. Но его действия после боя не оставляют сомнений — Сапега лишь издали наблюдал за происходившим, оценивал силы сторон.

Дворянская конница.

Польские хоругви утром 14 мая внезапно напали на ополченцев где-то в местах укреплений, шедших по валу Земляного города, вероятно, просочившись сквозь Калужские, Серпуховские и Фроловские ворота. Полностью неожиданным нападение не было, т.к. враги были встречены дворянской конницей. Натиск несокрушимой польской тяжёлой кавалерии конница ополчения не выдержала и была смята. Но позади неё засела пехота в неких каменных укреплениях («садоладовнях») и рядом с ними, во рву. Пехота стала задерживать, отсекать хоругви от отступавших. «Три роты литовских людей пробилися сквозь пехоту и топташа до реки Москвы…» [2] Но «пешие люди» сделали своё дело, одна рота была полностью уничтожена, потери понесли и две других. Не пытаясь догнать отступившую конницу, роты повернулись, чтобы разбить пехоту. Но ей удалось «отсидеться» в укреплениях, нанеся урон нападавшим. Поляки отступили. Бой произошёл «напротив Лужников», позднее их называли Малыми Лужниками — луговины вдоль берега реки, на месте современного парка «Музеон». «Напротив Лужников» было широкое открытое поле, которое простиралось от укреплений Земляного города в сторону Донского монастыря. Сегодня на месте битвы расположен Парк культуры имени Горького. Год спустя, в августе 1612 года, на том же месте, у Лужников, будут стоять остатки Первого ополчения Дмитрия Трубецкого, наблюдая за действиями Отрядов Второго ополчения Пожарского, а затем всё же переправятся через реку и помогут разбить гетмана Ходкевича. Так состоится непростой союз двух ополчений, освободивших Москву от захватчиков. Второму ополчению и его предводителям суждено будет прогреметь славой в бронзе и прочих цветных металлах, дела Первого ополчения и само имя Прокопия Ляпунова будет стёрто со страниц учебников истории, как будто их никогда не бывало.

Во время прорыва польской кавалерии в тыл фланг отступавшей дворянской конницы московитов был подставлен «под нос» Сапеге, боевые порядки которого были выстроены в сторону битвы. Но тот не стал добивать русских. Хоругви же, по сообщению польского источника, были уже «победителями» и желали полностью разгромить русские силы. Но… по какой-то причине бой был очень длительным. Причиной, не позволившей довершить разгром, поляками были названы «предупреждения» со стороны Сапеги, из-за которых польские конники решили повернуть и отступать в Кремль «победителями». Впрочем, дальнейший польский рассказ приводит странные подробности «победного отступления». Многочисленный неприятель сильно напирал, ослабело крыло, в котором находился некий пан Зенкович, им пришлось бежать… На пути попалось болото (местность напротив Кремля по правому берегу реки Москвы, на его месте современная Болотная площадь), конь увяз, Зенкович бежал пешим, ему уже накинули петлю на шею, но товарищи успели отбить пана.

В польском стане ходили слухи, что Сапега вёл себя так, надеясь получить из рук московитов царский трон. Но, поняв, что «грубый Москаль ни на что не подавался», решил присоединиться к королевским силам. Такое желание со стороны Сапеги было бы достаточно странным, учитывая известные ему предыдущие события Смуты, личности выдвигавшихся московских правителей и своё, Яна Сапеги, далеко не королевское происхождение. Русские могли принять на трон только представителя царской, королевской династии, родственника таковой или, по крайней мере, самозванца, выдававшего себя за представителя таковой династии. Сапега увидел у Лужников то, что хотел, и после «победного отступления» непобедимых хоругвей продолжил переговоры с начальником московского королевского гарнизона Гонсевским. На переговорах пришли к выводу, что истребить Первое ополчение имеющимися силами невозможно, а московский гарнизон сильно нуждается в продовольствии из-за осады. Нужно было направить сильный отряд для добычи пропитания людям и корма коням. Как раз для этого Гонсевскому подходила помощь Сапеги. Видимо, он готов был платить. Как бы то ни было, после боя при Лужниках Сапега присоединился к королевским войскам. Королю Сигизмунду под Смоленск было послано известие, что Сапега теперь служит королю и нуждается в оплате, также сообщалось, что «аванс» в размере 1000 рублей от Гонсевского был ранее уже выслан Сапеге, но по дороге перехвачен вместе с гонцом «шишами» (стражниками неприятеля или разбойниками), поэтому надо выплатить ещё 3000. Письмо, в отличие от аванса, было быстро доставлено под осаждённый Смоленск, и 20 мая Сигизмунд из своей ставки уже написал повеление Гонсевскому выделить нужные деньги из московской казны. [3] Продовольствие намечено было добывать в направлении Переславля-Залесского.

Об исходе переговоров Сапеги с Гонсевским наверняка узнали и в ополчении.

17 мая отряд Сапеги начал подготовительный обход Москвы, чтобы выйти на дорогу к Переславлю. К нему должны были присоединиться силы из Москвы. С восточной стороны Сапеге город обойти было невозможно, т.к. там располагались основные силы ополчения. И московскому отряду от Гонсевского пришлось бы пробиваться на соединение с Сапегой из Никитских ворот севернее Москвы в одиночку. Сапега обошёл город с запада и подошёл к острожку у «пограничных» Тверских ворот, отряд ополчения выдвинулся навстречу. В течение дня шёл бой в Гонной слободе, принесший обоюдные потери.

21 мая Сапега приступил к выполнению поручения Гонсевского по добыче припасов в глубинных землях Московии, заодно опустошая её огнём и мечом, чтобы «пробудить в Русских сострадание к родине» и отвести от Москвы для защиты своих городов. Но, как показали дальнейшие события, русская любовь к родине направляла их мысли не к защите своих домов, а к освобождению столицы своего государства. Вместе с 2000 людей Сапеги в поход к Переславлю-Залесскому было отправлено из Москвы 1500 от польских войск под началом Руцкого (по русским данным, Косяковского), также от русских боярской думой был послан князь Григорий Ромодановский. Ополчение выслало вслед за ними, на защиту переславских земель отряды князя Петра Владимировича Бахтеярова и Андрея Просовецкого. Просовецкий шёл защищать земли, окормлявшие его в то время. Противники столкнулись под Александровой Слободой. Бахтеяров и Просовецкий были разбиты и отошли к Переславлю. Александровский отрог (крепость) была взята сапежинцами (ранее – Братошинский острог), после чего Сапега пошёл к Переславлю. Ополченцы затворились в городе и многочисленные попытки его взять сапежинцам не удались. Сапега встал лагерем у города и послал мелкие отряды добывать продовольствие.

24 мая Гонсевский в Москве узнал, что на помощь ему из Речи Посполитой выступил отряд гетмана Ходкевича, который находился в то время на границе, у Печор, недалеко от Пскова.

«Эта весть так обрадовала нас, что наши вздумали звонить во все колокола, коих в Москве множество, с пушечною и ружейною пальбою, и тем обнаружили свое бессилие: по удалении челяди, нас не много являлось на стенах, да и выстрелы были редки. Неприятель заметил нашу слабость, и в ту же ночь, лишь только умолкло наше ликование, за час до рассвета, пошел на приступ». [1]

Любопытно, что за описанием польским источником «слабости» гарнизона, якобы повлекшей нападение ополченцев, следует рассказ о величине подразделения, оборонявшего стратегическую точку польской обороны – Круглую угловую башню («что на Васильевском лужку») в стене Белого города. Башня располагалась между стеной Китай-города и Яузскими воротами, у реки. Её занимали целых 400 польских всадников! Башня была ключом обороны поляков против сил ополчения, т.к. соединялась ходом по стене с Китай-городом и глубоко вдавалась вперёд, давая возможность флангового обстрела наступающих на Китай-город. Утром 24 мая стремительным броском ополченцев башня была захвачена вместе с орудиями, порохом и ядрами. Тут же у китайгородской стены появился комендант Гонсевский и стал убеждать роту Млоцкого вернуть важную башню.

«…охотно и решительно, с одними саблями в руках, бросились по стене на Русских; путь был так тесен, что едва двое могли идти рядом: наши добрались до башни, изрубили засевших врагов и овладели ею, захватив сверх того несколько бочонков неприятельского пороха…»

Контратака удалась ценой некоторых потерь. Нужно отметить, что успешно захваченный «неприятельский порох» совсем недавно был польским.

Потеряв важную башню и понеся потери при попытке взятия Китай-города, отряды ополчения перешли к захвату других укреплений Белого города, остававшихся за поляками.

«Хоругви спешат выстроиться, а в каждой не более 20, много 30 человек. Посылаем за доспехами и тут же вооружаемся; но теперь поздно. Неприятель уже везде, на воротах, на башнях; мы бежим в крепость, преследуемые бесчисленным множеством до самых ворот Кремлевских. Кто не успевал попасть с нами в крепость, оставался в руках врагов».

Следующий удар ополчения был направлен от Тверских ворот в сторону «пограничных» по стене Белого города Никитских. Первым был взят острожок у Козьего болотца (ныне Патриаршие пруды), защищавшийся немецкими наёмниками. Следующими были взяты Никитские ворота, которые обороняли 3 сотни немцев. Большое количество наёмников было убито.

В числе прочих, видимо, были взяты «менее укреплённые» Арбатские и Чертольские ворота.

Крайняя угловая с юго-западной стороны Белого города каменная Алексеевская башня (неподалёку от нынешнего храма Христа Спасителя) была самой высокой, четырёхярусной, она называлась также «пятиглавой». Её защищало 300 человек польской пехоты Граевского. Нижний ярус башни был наполнен гранатами и зажигательными припасами, внизу ее было открытое отверстие, наподобие ворот. Русские подожгли этот арсенал двумя зажигательными стрелами, башня заполыхала. Некоторым защитникам удавалось спуститься по верёвкам вниз, они попадали в руки ополченцев, другие сгорели заживо. Башня была захвачена, за ней и Трёхсвятские ворота. Побито было множество «литовских людей».

Вся стена Белого города была освобождена от польско-литовских захватчиков и их наёмников. За её пределами, в Земляном городе, оставался только сильный узел сопротивления в стенах Новодевичьего монастыря, где находились две роты казаков под началом Глаского и Оршанского, 200 немецких наемников и 300 «московских немцев» — жителей столицы, принявших сторону поляков.

Со стороны Замоскворечья в те дни ополченцами был сделан при каменной церкви острог, из которого пушками обстреливался Кремль и прилегающая местность.

30 мая ополчение приступило к освобождению Новодевичьего монастыря. Польский источник сообщает, что после «нескольких выстрелов» сдались «московские немцы». О том, как сдались «литовские люди» и прочие наёмники, он стыдливо умалчивает. Остатки королевского войска Гонсевского оказались к концу мая 1611 года блокированы со всех сторон в Кремле и Китай-городе.

1 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.
       2 – ПСРЛ, Т. 14/1, Новый летописец, СПб., Тип. М. А. Александрова, 1910, с. 109-112.
       3 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.543 (№257).
      

(Продолжение следует.)

Летописец.

Первое ополчение Прокопия Ляпунова. День за днём, апрель 1611.

В самом конце марта 1611 года, когда главные силы Первого ополчения накапливались вблизи Москвы, польский гарнизон предпринял из столицы несколько попыток остановить продвижение отдельных отрядов. Поляки в Москве многое знали о ходе сбора ополчения. Добывать сведения помогали русские бояре, принявшие власть короля, и их люди. Но всё же во многом эти сведения о самых многочисленных земских полках были ограничены. Зато хватало источников в казацких полках ополченцев, предводителями которых были поляки: Просовецкий, Заруцкий, служивших ранее Лжедмитрию II. О них польские военачальники в Москве знали несравненно больше, благодаря своим доносчикам – перевёртышам, готовым при иных обстоятельствах обратиться на службу королю. Так и основной упреждающий удар из Москвы достался отряду Андрея Просовецкого, подходившему к городу от Александровой Слободы.

После подавления последних очагов московского восстания отряд полковника Струся, как было сказано выше, отразил некие подошедшие к Москве силы Дмитрия Трубецкого, Василия Мосальского и Ивана Плещеева. Сразу после того полковник Струсь совместно с приданной сотней полковника Зборовского выдвинулись против не самого многочисленного отряда Просовецкого. На Пасху или в Великий понедельник (24-25 марта) его воины, «шедшие гуляй-городом» (подвижные укрепления для защиты стрелков на поле боя от конницы), были разбиты и рассеяны где-то между Александровой Слободой и рекой Ворей. Обоз «гуляй-города» описывался как «подвижная ограда из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями, для стреляния из самопалов».

«При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали и останавливаясь стреляли из-за них, как из-за каменной стены. Окружая войско со всех сторон, спереди, с тыла, с боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до Русских: оставалось сойти с коней и разорвать ее». [1]

Гуляй-город («обоз»)

Рассеянная рать Просовецкого вскоре собралась и присоединилась к основным силам ополчения. По сообщениям польских источников, 25 — 27 марта к Симонову монастырю, стоявшему за рекой Москвой, подошли последовательно самые крупные отряды Ляпунова, затем Заруцкого. Пожар, с помощью которого поляки подавили московское восстание, опустошил огромные пространства города: «ближе негде было укрыться: пожар все истребил». В монастыре в осаде укрывалась часть городских сил, разбитая во время восстания, дожидаясь подхода Ляпунова. Его отряды подошли первоначально к Николо-Угрешскому монастырю, затем к Симонову: «Придоша же все воеводы изо всех городов к Николе на Угрешу и совокупишася вси за едино, поидоша под Москву». [2]

Другой польский источник сообщал: «Москвитяне сразу заняли монастырь, а вокруг, несмотря на многочисленность своего войска, расставили гуляй-городы». [3]

В четверг 28 марта городской гарнизон произвёл вылазку на Симонов монастырь силами полка Мартина Казановского численностью 1300 всадников. Ополченцы не вступили в открытый бой с опытной конницей, поражая её из укрытий «обоза».

«Мы только погарцевали и к вечеру возвратились, не сделав ничего важного. После нас выходили против них другие полки поочередно, но так же, как и мы, возвращались более с уроном, нежели с успехом. Эти вылазки были совершенно бесполезны; в чем мы после удостоверились, но уже поздно». [1]

«Здесь же неподалеку была маленькая деревушка, она была занята стрельцами. Чтобы выбить их оттуда, Гонсевский [начальник польского гарнизона в Москве] направил немецкую пехоту (у него было около сотни мушкетеров), но та ничего не смогла сделать. Стрельцы ее оттуда вытеснили и ряды мушкетеров поредели. Наша пехота отошла к коннице, но потом и нам, конным, московская пехота стала наносить урон… Дошло до того, что товарищи, у которых были длинные рушницы, спешивались и вели перестрелку с пехотой. Хоругви мы отвели подальше, ибо стоять вблизи было бесполезно. Московская пехота отступила, выманить же конницу мы не сумели, долго стоять впрочем — тоже; пришлось уходить к городу. Увидев это, москвитяне двинулись за нами, используя хитрую уловку: как только мы к ним поворачивали, москвитяне уходили назад, мы к городу — они за нами. Поэтому наше отступление с поля боя было трудным и опасным; враг использовал такую хитрость: двинешься к нему — убегает, повернешь назад — он за тобой. Однако, с Божьей помощью, ушли мы удачно и больше нападать на них не дерзали — не было силы. Потом пробовали наши подобраться к монастырю с петардой, но у них ничего не вышло». [3]

Русский летописец так вспоминал об этих первых вылазках поляков.

«Литовские ж люди выидоша за Яуские ворота и поставиша с ними бою немного, поидоша в город. Воеводы ж приидоша под Москву и начаша ставитися подле каменново Белого города…» [2]

Московские укрепления Кремля, Китай-города, Белого города, проездные ворота.

Таким образом, в первые же дни восстания и подхода основных сил Первого ополчения русские отряды постепенно проникли внутрь укреплений Земляного города (в пределах современного Садового кольца). У польско-литовского гарнизона не было сил оборонять столь огромную площадь.

1 апреля ополчение начало захват укреплений Белого города (в пределах современного Бульварного кольца).

«И апреля в 1 день, з Божиею помощию, пришли всею землёю к царствующему граду Москве и стали по всем воротам Царёва каменново города, и Полских и Литовских людей осадили в Кремле да в Китае городе…» [4]

«Вскоре на тот же обоз [у Симонова монастыря] решил напасть со своим полком один из наших людей. Пан Гонсевский разрешил, но с условием: не переходить Яузу. Тот вышел и встал на другой стороне, на пепелище. Увидев это, москвитяне обрушили на него удар, а у наших не было даже удобного для копейщиков места — пришлось им уходить прямо к городу. Москвитяне же набрались храбрости и той же ночью стали перебираться в Белые стены, которые мы не смогли занять полностью (нас было мало, а место обширное), и оказались по соседству с нами.

Ранёхонько, едва рассвело, глядь, — а москвитяне уже большую часть Белых стен заняли. Между стеной и рекой Яузой они поставили свой обоз, один конец которого упирался в берег Москвы-реки, а другой протянулся к [реке] Неглинной, протекающей через город. Увидев это, мы поняли, что избавиться от них будет трудно, да и испугались, как бы они не заняли все Белые стены вокруг нас, а потому мы захватили оставшуюся часть стен, что на другой стороне Неглинной. А именно: Никитские ворота, в которых мы разместили две сотни немецкой пехоты. Эти ворота были рядом с Тверскими, которыми москвитяне владели прочно. Вторыми нашими воротами были Арбатские, третьими — Чертольские, а четвертыми — наружная угловая башня над Москвой-рекой о пяти верхах [Трёхсвятские ворота] и Водяная башня [юго-западная угловая башня Кремля]. Везде мы поставили польскую пехоту, которой у нас было всего сотни две. Так и остались: мы — с одной стороны, а москвитяне — с другой. Случилось это вопреки и нашему, и их желанию». [3]

«Новый летописец» перечисляет русские полки в последовательном порядке их расположения вдоль стены Белого города, от Яузы до Тверских ворот.

1. У Яузских ворот «Прокопий Ляпунов встал с ратными людьми» (основные силы рязанских и понизовских городов).

2. Против Воронцова поля «Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Иван Заруцкий встали» (казаки бывшего лагеря Лжедмитрия II, Тулы, Калуги, северских городов).

3. У Покровских ворот «воеводы костромские, и ярославские, и романовские: князь Федор Волконский, Иван Волынский, князь Федор Козловский, Петр Мансуров встали» (с Вологдой и поморскими городами).

4. «У Стретенских ворот — окольничий Артемий Васильевич Измайлов с товарищами» (владимирцы с нижегородцами (?)).

5. «У Тверских ворот — князь Василий Федорович Мосальский с товарищами…» (муромцы с нижегородцами (?)).

Западная и юго-западная часть укреплений Белого города осталась в руках поляков.

«… с литовскими же людьми бои бывали каждый день…»

В субботу 6 апреля на другом направлении (не у Симонова монастыря) русских пытался выманить к бою полк Казановского. Рассказчик явно склонен к преувеличениям противостоявших сил, применяя в своей речи сказочные выражения.

«Полк наш был силен; к нему присоединили еще 1000 Немцев, под начальством Борковского, долгоногого труса. Русские на сей раз не уклонились от битвы, надеясь на свою многочисленность… Поганые, как лес, покрывали всё поле сражения, которое едва было можно окинуть взором. Сверх того, они расставили свои толпы не без искусства за топким болотом, которое отделяло нас от них. Переправа была тесная. Гарцовники их, коих отряд был многочисленнее всего нашего полка, перешли болото и вступили в схватку с нашими; а оба войска, стоя в боевом порядке, смотрели одно на другое. Мы, при помощи Божьей, прогнали отряд… до самого леса; главное же войско их не трогалось с места на подкрепление своим… Знатнейших из пленников мы отослали немедленно в крепость.

Не довольствуясь этим успехом, полковник наш Казановский хотел сразиться с главными силами Русскими и приказывал Борковскому с Немецкою пехотою обойти болото, чтобы ударить на врагов сбоку, намереваясь сам напасть на них с другой стороны конницею…» [1]

Якобы из-за несогласованности двух полковников, поступил приказ «исподволь убираться в Кремль». Дальше, чередуя «неопытность» отдельных командиров с несогласованностью, началось бегство польских полков к Москве.

«Мы только оборонялись и отступали в добром порядке. Несколько раз Ковальский оборачивал хоругвь к отпору; но тщетно: Москвитяне так смело ломились в наши ряды, что мы, не слезая с коней, должны были вступить с ними в рукопашный бой. Они много вредили нам из луков, вонзая стрелы в места, незакрытая бронею. Борковский тогда стоял вблизи и, хотя мог бы выручить нас, но не хотел разорвать ряды Москвитян. В этом деле из хоругви нашей убито пять товарищей, а Захарий Заруцкий взят в плен; сверх того пало с десяток пахоликов, наиболее во время отступления к замку чрез болото по весьма неудобной дороге. Прочие роты не лишились ни одного человека потому, что бежали очень исправно. Немцы ни разу не выстрелили». [1]

Польский гарнизон, находясь в осаде внутри крепостей, вынужден был выходить на пешие вылазки за кормом для коней, которые приводили к стычкам с ополченцами, в ходе которых стороны захватывали пленных.

«Часто мы высылали по ночам и конницу за Москву реку в засаду, чтобы, завязав дело, навести на нее неприятеля: нередко, при Божьей помощи, мы достигали своей цели, да пользы было мало, исключая разве того, что мы могли разменяться пленными». [1]

Апрель проходил в попытках Первого ополчения захватить полностью все башни Белого города. Одну из таких попыток и вылазку поляков описывает польский источник, как обычно, рисуя страх в глазах врага, подчёркивая его небывалую многочисленность и объясняя собственные поражения стечением разных обстоятельств. Между этих строк читается храбрость и самоотверженность действий русских ратников и ожесточённость схваток.

Китай-город: вид из Белого города в сторону Никольских и Ильинских ворот. Худ. В.А.Рябов.

«Ввиду столь близкого соседства в столице, когда москвитяне сидели в Белых стенах, а мы — в Китай-городе и Крым-городе, неприятель решил укрепиться и продвинуться к Китай-городу. При двух каменных церквушках, поодаль от своих стен, москвитяне поставили два острожка, разместили в них людей, втащили на церкви небольшие пушки, из которых и стреляли в нашу сторону. Сначала, видя, что москвитяне пробираются в Белые стены, мы этому не противились и не сделали ни одной вылазки. А когда они укрепились, мы вдруг решили, что сможем их выбить за стены. В пятницу устроили мы пешую вылазку чуть ли не всем войском и сразу из трех ворот: Никольских (пана Струся) [Китай-города], моих, под названием Ильинские [Китай-города], и Всехсвятских (Млоцкого) [Китай-города]. Одни из нас пошли к стенам, другие напали на острожки. В острожке напротив моих ворот москвитяне [были] испуганы натиском, и мы их выбили. Я со своей хоругвью был уже внутри, а мои люди поворачивали пушки. Но наши были уже отовсюду отброшены и находились в опасности как никогда прежде. Впрочем, это и не удивительно, ведь для людей, привыкших сражаться в конном строю, это была первая пешая вылазка. Я же в церкви перед своими воротами разместил тридцать человек с двумя гаковницами [вид ружья, мушкета] и затем, во время вылазки, когда я вынужден был отступать из острожка, ушел к этой засаде и закрепился со своей хоругвью, не пробиваясь под стены. Потом мы немного поправили дело и оттеснили москвитян к их стенам. Но все равно мы ничего не добились и, потеряв немало людей, должны были уйти восвояси». [3]

Недостаточность сил ополчения для взятия города, обороняемого сильным и обученным соперником, была очевидна Прокопию Ляпунову ещё во время подготовки похода к Москве. Поэтому все силы и уловки дипломатии он направлял на то, чтобы присоединить к ополчению любую военную силу, как бы сложно не было её потом удержать. В ходе апрельских боёв необходимость в дополнительных воинских силах проявилась ещё острее. Доверенные люди, посланцы Ляпунова, представители городов – участников ополчения продолжали земские власти ещё не присоединившихся городов убеждать присылать свои отряды к Москве. Так до конца апреля оставалась в стороне крупная Казань и окружавшие её более мелкие крепости, Вятский край, сибирские города.

26 апреля в Казань прибыл из Владимира князь Иван Семёнович Путятин с представителями Ярославля и Костромы. Казань придерживалась на словах присяги, данной ещё Лжедмитрию II, хотя главам земства было хорошо известно, что «Царика» уже несколько месяцев, как нет в живых, а большинство его бывших полков воюют под Москвой. Переговоры о вступлении Казани в ополчение шли безуспешно до конца апреля.

1 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.
       2 – ПСРЛ, Т. 14/1, Новый летописец, СПб., Тип. М. А. Александрова, 1910, с. 109-112.
       3 – Мархоцкий Н. История Московской войны, Москва, РОССПЭН, 2000, с.91-94.
       4 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.536 (№251).
      

(Продолжение следует.)

Летописец.

О памятнике Ляпунову и сборе средств — от ТВ «Город»

Доброго здоровья!

На рязанском городском телевизионном канале «Город» 09.04.2021 вышло интервью о подготовке к созданию памятника Прокопию Ляпунову в Исадах нашей общественной организацией и фондом «Евпатий Коловратъ».

Приглашаем присоединиться к движению и оказать любую посильную поддержку. Будем благодарны за самое широкое распространение новости!

Летописец.

Создание памятника Прокопию Ляпунову в Исадах. Сбор средств.

Доброго здоровья сыновья и дочери великой страны!

Пришёл день, когда мы готовы объявить о начале сбора средств на создание памятника спасителю Русского государства, освободителю Москвы и создателю первой русской конституции Прокопию Ляпунову. Общественная организация «Исады на Оке» в сотрудничестве с Фондом Возрождения Памятников Истории и Культуры «Евпатий Коловратъ» заключили договор на создание памятника воеводы Прокопия Ляпунова со скульптором Ильёй Павловичем Вьюевым, а также договор с литейным производством на изготовление памятника в стеклопластике. Высота будущей скульптуры 2,6 метра.

И.П. Вьюев известен как автор памятников и скульптурных композиций, посвященных первопроходцам и исследователям Русской Америки и Русского Севера, директор Алеутского культурного центра, реставратор, путешественник.

Установка памятника согласовывается с органами власти МО «Спасский муниципальный район Рязанской области» в селе Исады, где располагалось вотчинное владение Ляпуновых. Скульптура станет первым в России памятником от благодарных потомков воеводе, собирателю Первого ополчения 1611 года.

Желающих внести свой вклад в создание памятника человеку, отдавшему жизнь за независимость России,  и благоустройство прилегающей к нему площади просим направлять свои пожертвования по указанным ниже реквизитам.

При отправке просьба указывать цель перечисления: «Памятник Прокопию Ляпунову».  Если вы не против, чтобы имя жертвователя было открыто, дополните запись при отправке вашим ФИО и местом проживания, например: «Памятник Прокопию Ляпунову. От Иванова Петра Петровича, г.Рязань».

Вся официальная информация о ходе создания памятника, реквизиты счетов и прочие данные размещаются на сайте «Село Исады на Оке» (isadi.ru). Ответы на все вопросы вы можете получить на указанном сайте через форму связи (isadi.ru/contact). Доверяйте только этому источнику. В сообщениях на сайт обязательно указывайте тему своего вопроса во избежание попадания в спам. Все суммы пожертвований, поступившие на банковскую карту для общественной организации «Исады на Оке», в которых указано имя жертвователя, а также общая сумма поступивших пожертвований будут еженедельно публиковаться списком в разделе сайта Новости (isadi.ru/novosti). Перечисления на расчётный счёт Фонда «Евпатий Коловратъ» могут быть удобны для юридических лиц.

Официальной группой нашего движения в социальной сети «ВКонтакте» является группа «Исады – Старая Рязань» (vk.com/isadi1217). Вы также можете задавать свои вопросы в эту открытую группу.

Общая оценочная стоимость памятника, включая установку и благоустройство площадки вокруг него, составит около 1 млн. рублей.

«За веру православную и за все страны российской земли стоять и биться!»

Для общественной организации «Исады на Оке»:
                 карта «Райффайзенбанк»: 5379 6530 1622 2570

Для получателя Фонд Возрождения Памятников Истории и Культуры «Евпатий Коловратъ» (адрес регистрации: 391523, Рязанская обл., Шиловский р-н, д. Фролово, д. 56):
                 р/с 40701810253000000110 в Рязанском отделении № 8606 ПАО «Сбербанк»,
                 БИК      046126614, к/с 30101810500000000614,
                 ИНН 6225011108, КПП 622501001.

Первое ополчение Прокопия Ляпунова. День за днём, март 1611.

Прежде, чем начать рассказ о событиях марта 1611 года, месяца, когда основные силы ополчения собирались к Москве, вернёмся к предыдущим месяцам года. Попытаемся уточнить хронологию и внутренний механизм связей между русскими городами, объединявшимися в ополчение. Упрощённо эта схема выглядела следующим образом.

1. Прокопий Ляпунов (Рязань) устанавливает в январе договорённости о походе к Москве с Заокскими, Северскими и Украинными (русскими пограничными) городами. Непосредственно в область обмена грамотами и посланниками Прокопия входили, упомянутые в грамотах, города: Тула, Калуга, Кашира, Коломна. Несомненно, Ляпуновым были вовлечены менее крупные гарнизоны рязанских городов, таких как Зарайск (воевода Дмитрий Пожарский), Михайлов и др. Ляпунов также имел постоянную связь с московскими единомышленниками, близкими к патриарху Гермогену. Существовала и прямая связь с Великим посольством московских бояр, находившимся под Смоленском. Посольство пыталось добиться у короля Речи Посполитой Сигизмунда выполнения его обещаний крещения в православие и посылки на Московское царствование сына Владислава. Королевское войско было тем временем занято осадой Смоленска, пыталось его взять силой. В составе посольства находился брат Прокопия Захарий Ляпунов, через которого осуществлялся обмен данными. Прокопий также вступает в переговоры о присоединении с «частной военной компанией» поляка Яна Сапеги, пытаясь не допустить его перехода на службу королю. Сапега занимал в то время города по Верхней Оке (Перемышль, Мосальск, Мещовск и др.)

2. Прокопий договаривается о присоединении Понизовских городов южной оборонительной черты Московского государства (Шацк, Кадом, Темников, Алатырь). Их воинские отряды в феврале 1611 собираются Иваном Карназицким под Шацком. Указаний на обмен грамотами с этими городами не сохранилось, но о них упоминает в своей грамоте, посланной во Владимир, Прокопий Ляпунов. Прокопий дожидался этих отрядов для полной готовности к выступлению на Москву. По-видимому, воеводы и городские головы оборонительной черты понимали Ляпунова без лишних слов и убеждений.

3. Личной заслугой Прокопия Ляпунова нужно признать и установление договорённости с воеводой Артемием Измайловым во Владимире в феврале 1611 г Возможно, также с муромским воеводой князем Литвиновым-Мосальским. В рассыльных грамотах о сборе Первого ополчения есть упоминание о посылке Прокопием Ляпуновым таковых грамот в Вологду, Кострому и Поморские города. Но не более того. Если такие послания и были, вероятнее всего, что вовлечь Русский Север в ополчение удалось усилиями ключевого волжского города Нижнего Новгорода.

4. Присоединение к ополчению Нижнего Новгорода, по-видимому, далось Прокопию Ляпунову не сразу. Несмотря на то, что воеводой в нём был знавший Прокопия по прежней службе князь Репнин. На основании переписки между Рязанью (Прокопием) и Нижним становится очевидно, что Прокопий вынужден был обратиться за благословением о присоединении к походу для Нижнего Новгорода к патриарху Гермогену в Москву. Напомним, что патриарх в это время находился под польской стражей, общение с ним было крайне затруднительным. Нам не известно ни одной грамоты о сборе ополчения, под которой бы стояло имя Гермогена. Но благословение для Нижнего было передано. Его значительные силы вошли в ополчение.

5. Ещё большей заслугой Нижнего Новгорода (князя Репнина) стало настойчивое вовлечение в переговоры о вступление в ополчение Вологды, Ярославля и Костромы и Суздаля (Просовецкого). Обмен грамотами между этими городами представляет собой отдельный круг обращения. В них имя Прокопия Ляпунова упоминается только в качестве человека, начавшего движение. Существует также грамота из Владимира в Ярославль. Но полноценного обмена (доверия) Владимира и Суздаля с Ярославлем, видимо, не было. Основная связь между этими городами проходила по волжскому торговому пути.

Поморские города

6. Ключом к привлечению в ополчение городов Русского Севера была Вологда. Только через Вологду проходили пути ко всем Поморским городам. Поморскими назывались вся восточная часть бывшей Новгородской земли (Новгорода Великого), которая простиралась до Белого моря на севере и до Урала на востоке. Связи, пути сообщения, между этими городами сохранили свои особенности со времён Новгородской республики. Под началом вологодского городского головы («московского воеводы»?) Ивана Толстого от Поморских городов к Москве выступили небольшие отряды из самых отдалённых от столицы мест: Холмогор, Ваги, Яренска, Сольвычегодска, Великого Устюга. Все они откликнулись на призыв вернуть власть в Московском государстве в русские руки, отстоять православную веру.

Чем было занято в начале марта 1611 года боярское правительство в Москве, сидевшее под охраной польского гарнизона? Оно продолжало умолять короля Речи Посполитой Сигизмунда исполнить обещание послать сына Владислава в Москву, принять под управление государство.

«… к послом, к Филарету Митрополиту Ростовскому и Ярославскому и к боярину ко Князю Василью Васильевичу Голицыну с товарыщи писали есмя; а велели им, по вашему Государскому милостивому росказанью, идти вашего Королевского величества к сыну, к Великому Государю нашему к Царю и Великому князю Владиславу Жигимонтовичю всея Русии бити челом и просити и молити его… о его Государском подвиге…»[1]

Оно оправдывалось, что посылало письма в Великое посольство, наставляло его принять любую волю Сигизмунда, письма оборонявшемуся в Смоленске воеводе Шеину, чтобы тот не оказывал сопротивления королевскому войску.

«… а в Смоленск, Государи… боярину и воевадам Михаилу Шеину с товарыщи и ко всем Смоленским сидельцом мы, ваши Государские верные подданные писали ж, чтоб они, отставя всякой недоброй совет и упорство, вам… добили челом и крест бы… целовали вскоре, и Литовских бы людей, по вашему Государскому повеленью и по договору, в город пустили…»

Но храбрый воевода Шеин ещё несколько месяцев бился против поляков и литовцев, не пуская королевское войско к Москве.

Тем временем авангардные силы ополчения выдвинулись и укрепились в местах сбора основных сил. Прокопий Ляпунов, оставаясь в Переяславле в ожидании Карназицкого, послал сына Владимира с полком в Коломну [2] к воеводе Ивану Васильевичу Плещееву. Ещё ранее к месту сбора союзных сил Заруцкого и Трубецкого в Серпухов Ляпуновым был послан голова Иван Можаров во главе отряда стрельцов и вольных казаков в количестве 500 человек.[3]

1 марта все главные нижегородские силы Репнина вошли во Владимир и соединились с ожидавшими их отрядами из Владимира, Мурома, Суздаля. 10 марта они выступили вслед за авангардом на Москву. В это время полки северных городов, Костромы, Ярославля, продвигаясь по Московской Большой дороге, собирались около Переславля Залесского. Поляки пытались посылкой отдельных своих отрядов помешать соединению сил ополчения на различных направлениях. 6-7 марта против северной части ополчения «на Киржач» пришёл с поляками князь Иван Куракин, откуда он выдвинулся на Александрову Слободу, где был разбит ополченцами.[4] Видимо, «поляками князя Куракина» был отряд ротмистра Казановского, посланный от Москвы к Переславлю Залесскому. Здесь Казановский, по сведениям польского источника, столкнулся с казаками Просовецкого. Некий польский военачальник Врещ посылался в Коломну. «…но сего было недостаточно и не принесло никакой пользы, ибо Москвитянам, знавшим проходы в своей земле, наши не могли воспрепятствовать стекаться и приготовляться тем к уничтожению наших». [2]

Передовые отряды ополчения, по-видимому, самых приближённых воеводскому округу Ляпунова городов, с воеводами которых он имел тесную связь, Дмитрием Пожарским (Зарайск), Иваном Бутурлиным (Коломна), Иваном Колтовским (Кашира) уже стояли в середине марта у Москвы. Поляки предпринимали все меры предосторожности, заблаговременно свозили в стены Кремля запасы пороха и свинца. Напряжение нарастало с обеих сторон. 19 марта ободрённые их подходом москвичи подняли восстание в городе. Поводом, взорвавшим события, стала попытка поляков заставить московских извозчиков втаскивать пушки на сторожевые ворота.

Восстание москвичей против интервентов в 1611 году. Худ. Эрнст Лисснер.

«Поднялся шум, на который из «Крым-города [Кремля] выскочила немецкая гвардия [перешедшие на сторону поляков под Клушино шведы]… Тут же схватились за оружие и наши люди, вследствие чего только в Китай-городе в тот день погибло шесть или семь тысяч человек. Страшный беспорядок начался вслед за тем в Белых стенах [Белый город – в пределах современного Бульварного кольца], где стояли некоторые наши хоругви. Москвитяне сражались с ними так яростно, что те, опешив, вынуждены были отступить в Китай-город и Крым-город. Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях…»[5]

По улицам начали строиться завалы. Руководивший московским гарнизоном Гонсевский выслал против москвичей 5000 конных копейщиков, но их атаки были успешно отбиты с помощью огня стрельцов. Видя неудачной вылазку конницы, капитан наёмников Яков Маржерет выслал на Никитскую улицу, где выросли завалы, 3 роты мушкетёров численностью около 400 человек.

«[мушкетёры]… успешно стреляли, что те по много человек сразу, как воробьи, в которых стреляют дробью, падали на землю. Поэтому с добрый час был слышен ужасающий гул от московитского боевого клича, от гудения сотен колоколов, а также от грохота и треска мушкетов, от шума и завывания небывалой бури, так что поистине слышать и видеть это было очень страшно и жутко. Солдаты тем не менее так стремительно нападали по всей улице, что тут уж московитам стало не до крику, и они, как зайцы, бросились врассыпную. Солдаты кололи их рапирами, как собак, и так как больше не слышно было мушкетных выстрелов, то в Кремле другие немцы и поляки подумали, что эти три роты совсем уничтожены, и сильный страх напал на них. Но те вернулись, похожие на мясников: рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид у них был устрашающий. Они уложили много московитов, а из своих потеряли только восемь человек».[6]

Только подавив сопротивление на Никитской, роты мушкетёров принялись за подавление москвичей, оборонявшихся вдоль речки Неглинной. Бой длился около двух часов. Затем они обернулись против толпы на Покровской улице. Уставшие мушкетёры дальше не могли продолжать расправу. Поляки попытались вновь выслать конных копейщиков, но кони не могли передвигаться по изрытым улицам. Тогда было решено поджечь город по всем угловым домам от Арбата до Кулижек. Сильный ветер выжег почти весь Белый город.

«В этот день выгорела третья часть Москвы, и много тысяч людей погибло от пуль, мечей и от охватившего их огня. Улицы, где стояли ювелирные и оружейные лавки, были до того завалены мертвыми телами, что ноги проходивших там в некоторых местах едва касались земли. Воинские люди захватили в этот вечер в ювелирных и других лавках огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными каменьями, жемчугом, дорогими украшениями, парчой, бархатом, шелком и т. п.»

На следующий день сопротивление стрельцов и горожан продолжилось в уцелевшей от пожара части Земляного города, в Чертолье (у современной улицы Пречистенка). Обходным манёвром с тыла наёмники Маржерета разгромили эти укрепления. К польской коннице подошло от Можайска и Вереи подкрепление в 1000 отборных всадников полковника Струся, которые принялись «рыскать по городу, где им вздумается, жечь, убивать и грабить все, что им попадалось». Наёмники перебрались через реку в Замоскворечье, подожгли все построенные там восставшими укрепления и дома, завершив разгром восстания. В действиях загадочных стрельцов, описываемых поляками и немецкими наёмниками, которых те полагали московскими жителями Замоскворечья (там располагалась Стрелецкая слобода), явственно проступают действия передовых отрядов ополчения. Так, по русским источникам, известны 3 воеводы – предводителя из числа ополченцев, действовавших на московских улицах в дни восстания. Места их действия совпадают с описанием подавления очагов сопротивления наёмником Маржеретом, кроме самого первого, на Никитской улице. Действиями вдоль речки Неглинной (там располагался Пушечный двор) руководил Дмитрий Пожарский (по русским источникам, вёл бои на Сретенке, современная её часть называется Большой Лубянкой). Между Неглинной и Сретенкой 300-400 м. Князь Пожарский был тяжело ранен в голову и вывезен в Троице-Сергиев монастырь, затем лечился в своих имениях, где его отыскали посланцы Второго ополчения Минина в 1612 году. Действиями на Покровке руководил Иван Бутурлин (по русским источникам, на Яузских воротах, «на Кулижках»). Современная улица Солянка называлась «Большой улицей к Яузским воротам», являлась началом древней дороги на Рязань, местность вдоль неё – «Кулижками» (болотистый Васильевский луг к югу). На ней и действовал Бутурлин, расстояние до Покровки около 400 м. Боями в Замоскворечье руководил Иван Колтовский.

Коннице Струся удалось рассеять на подходе к Москве отряды Дмитрия Трубецкого, Василия Мосальского и Ивана Плещеева (?). По всей видимости, это был второй эшелон ополчения, подходивший к Москве.

Гетман Жолкевский так описал действия поляков по подавлению мятежа.

«Тогда определили наши между собою: выжечь Деревянный и Белый город и, запершись в Кремле и в Китай-городе, перебить как помянутых Стрельцов, так и всех, кого ни попало. В самом деле, в среду пред Пасхою и сделали следующим образом: расположив и устроив полки, зажгли вдруг Деревянный и Белый город; сам Староста Велижский вышел воротами в правую сторону на реку, на лед; Александр Зборовский с полком своим пошел срединой; Полковник Мартын Казановский влево, к Белому Городу, и близ него Самуил Дуниковский. Прежде всех был убит находившийся до сих пор под стражей Князь Андрей Голицын, и кто ни попадался, никому не было пощады.

Множество Москвитян (не взирая на то, что скорою решительностью наших и пожаром были встревожены) бросились к оружию и овладели было воротами и большою частью Белого города, но Мартын Казановский выгнал и вытеснил их оттуда; схватывались также с нашими в нескольких местах по улицам, однако были везде преодолеваемы нашими. В чрезвычайной тесноте людей происходило великое убийство: плачь, крик женщин и детей представляли нечто, подобное дню Страшного Суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших; большое число также спасалось бегством к войскам, о которых знали, что находятся близко».[2]

Очень скоро иноземные войска столкнутся с главными силами ополчения, их стремительные победы закончились.

 

1 – Собрание государственных грамот и договоров (СГГИД), ч.2, Москва, 1819, с.515-516 (№240).
       2 – Жолкевский С. Начало и успех Московской войны.
       3 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.509-510 (№238).
       4 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.520-521 (№242).
       5 – Мархоцкий Н. История Московской войны. Москва, РОССПЭН, 2000. с.89.
      6 – Буссов К. Московская хроника, 1584-1613 // Хроники Смутного времени. Москва, Фонд Сергея Дубова, 1998.

(Продолжение следует.)

Летописец.