Июль
2 июля посланники вернулись из-под Москвы в Новгород с известием о состоявшемся 23 июня приговоре ополчения предложить русское царствование шведскому принцу Густаву Адольфу. Делагарди, оценивая длительность предстоящего в Швеции принятия решения, видел более близкую и доступную цель. Он мог уже сегодня, имея такое предложение от ополчения, начать захват Новгорода и его земель.
В тот же день войско подошло ближе к городу, из Хутынского в Колмов монастырь. Бутурлин, который вёл переговоры со шведами от имени ополчения, вынужден был их продолжать. Сил для обороны города, с учётом помощи посадских людей, было бы достаточно, не менее 2000 только служилых людей: 4 дворянские сотни, московский стрелецкий приказ Гаютина, 4 сотни астраханских стрельцов, половина казачьего приказа Шарова, 9 казачьих станиц, сотня татар и монастырских слуг Тыртова. Но Бутурлин прекрасно понимал, что защитить город будет трудно, а вооружённое столкновение разрушит надежды ополчения на мирное приглашение шведского наследника на царство и получение помощи в борьбе с войсками Речи Посполитой.
Шведское передвижение обострило противостояние в городе между сторонниками и противниками соглашения со шведами, между «ратными» и «посадскими» людьми. Московские «ратные» люди понимали зыбкость положения и Новгорода, и ополчения под Москвой, поэтому Бутурлин стремился достигнуть соглашения любой ценой. «Посадские» люди из Новгорода видели только цену, которую они должны будут заплатить, потерю доходов, земель и городов, которые неминуемо перейдут к шведам, станет шведский принц царём, или нет. Бутурлин пытался включить тонкую игру с Делагарди, предложил его войску овладеть удалёнными городами Ивангород, Ям и Копорье, признавшими Лжедмитрия III, обещал вывести большую часть новгородского гарнизона и сообщить ему об этом. Он явно хотел отвести шведское войско от Новгорода, разрядить около него обстановку. Но в то же время он должен был показать выгоду такого шага шведам. Кроме захвата некоторого имущества в предлагаемых городах, Бутурлин показывал, что и новгородская оборона с его помощью будет ослаблена, и шведы ничего не потеряют, уйдя от города. Делагарди воспринял это как «странное предложение» помочь легко захватить Новгород, его подозрительность только возросла.
Для новгородского воеводы Одоевского было однозначно, что нужно быстро укреплять оборону города, восстанавливать запущенные укрепления, со шведами придётся сражаться.
На переговорах 8 июля дьяк Афиноген Голенищев высказал «непотребные и несправедливые обвинения и угрозы» в сторону шведов, против соглашения с ними. Тогда же произошла стычка шведов с русским конным отрядом, стоявшим у шведского лагеря, с перестрелкой. Эти события окончательно прекратили переговоры. Осажденные новгородцы сожгли деревянные строения и «порубили сады и рощи» вокруг города, жители уничтоженных окрестностей стянулись за городские стены. Причём действия, приведшие к разрыву переговоров, позднее приписали непонятному чужаку Бутурлину, который, вроде бы, наоборот, стремился сдать шведам Новгород и шёл на всяческие уступки: «Василей Бутурлин умыслив зажже посады около Новаграда; во граде же бысть молва велика».1
Днями ранее, 5 июля 1611 года, ещё не зная о смерти Яна Сапеги в Москве, произошедшей 29 июня (по другим данным, Сапега умер только в середине октября), польский король Сигизмунд написал сапежинцам письмо с очередным призывом служить ему, где также сообщал о скорой посылке войска Яна Ходкевича к Москве.
«Благородные шляхетные и верностью нам любезные! Чтобы наше войско смогло добиться успехов в столице против Ляпунова и прочих московских изменников, ему надо собраться полностью с наименьшими трудностями, тогда оно могло бы с уверенностью сломить врага. Мы пожелали, чтобы урождённый староста усвятский [Сапега] и самые верные люди его по наступлении туда помогли усмирить этого неприятеля… а вельможный воевода киевский [Станислав Жолкевский] своей поспешностью мешает Речи Посполитой. Поэтому я посылаю в столицу к верным нам людям вельможного гетмана Великого Княжества Литовского [Ходкевича]… Помимо этого мы очень желаем и напоминаем, чтобы вы присоединились к моему войску…»2
Для польского короля и в начале июля не было никаких сомнений, что возглавлял Первое ополчение и руководил его делами исключительно Прокопий Ляпунов. По указанию Прокопия в Замоскворечье, напротив Кремля, возобновили строительство дополнительных острожков и прочих укреплений. В это же время начали действовать принятые на основании «Приговора всей земли» наказания казаков, не прекративших мародёрства населения. Наказания были жестокими, что мгновенно настроило казацкую часть ополчения против лично Ляпунова и служилого дворянства с целом.
8 июля войско Сапеги вновь ушло от Москвы для добычи и доставки продовольствия осаждённым полякам. Осаждённые поляки также решили построить 11 июля оборонительный острог на наиболее беспокойном для них направлении, между Тверскими воротами Белого города, которые занимали русские, и Кремлём.
«Между тем мы снова оправились в силах и были для Русских столь же страшны, как и они для нас… Можно было бы сделать его [острог] ночью без вреда себе; но чтобы доказать презрение к Русским, мы принялись за работу … среди белого дня. Это затеял Борковский, думавший устрашить врагов своими Немцами, коих взял с собою не более 200 человек. Русские сделали сильную вылазку из лагеря и всех Немцев захватили; а Борковский бежал. Таким образом мы заметно теряли бедных Немцев. Впрочем, должно признаться, что при всяком случае они действовали весьма усердно в нашу пользу».3
Осаждённые шведами новгородцы беспокоили врага вылазками и 12 июля сделали самую сильную из них. 16 июля Делагарди начал штурм города. Он сосредоточил силы с северной части Софийской стороны. Но шведы нашли в городе изменника, который на рассвете открыл Чюдиновы ворота в другом месте укреплений. Шведы «взошли на вал и в миг в город». Во время упорного боя на стенах и улицах погибли Гаютин, Шаров с 40 казаками, новгородские дворяне и посадские люди с Софийской и Торговой стороны. Шведами была захвачена Софийская сторона. Торговая сторона и Кремль оставались в руках новгородцев. Однако, Бутурлин, по согласованию с новгородским воеводой Одоевским или без него, увел многих служилых людей из Новгорода. Тем самым дав понять шведам, что оборона не будет продолжена. Уходя через Торговую сторону, Бутурлин с людьми «пограбил» местные лавки и дворы. Одоевский немедленно начал переговоры с Делагарди, и 17 июля шведы вошли в Кремль.
Под Москвой продолжались жёсткие меры Ляпунова по наведению порядка в обеспечении ополчения припасами, направленные в первую очередь против грабежей со стороны казаков.
«У [монастыря] Николы на Угреше Матвей Плещеев схватил казаков двадцать восемь человек и посадил их в воду. Казаки же их вынули из воды и привели в таборы под Москву. И был у казаков о том круг, и шумели на Прокофия, желая его убить. Прокофий же Ляпунов хотел бежать к Рязани. Они же его догнали под Симоновым монастырем и его уговорили [остаться]. Он же пришел и встал в Никитском острожке ночевать. Наутро же к нему пришли всей ратью и его уговорили [вернуться]. И он пришел и встал по-прежнему. Казаки же с той поры начали против Прокофия зло умышлять».6
Прокопий явно постоянно перемещался между своей ставкой у стен Москвы, давним укреплённым лагерем в Симоновом монастыре и, возможно, отлучался в Рязань, например, по делам обеспечения ополчения. Утверждение, что Прокопий хотел сразу бежать в Рязань, как только его попытались вызвать на разговор недовольные казаки, стоит в ряду многих странных сообщений «Нового летописца», выражавшего настроения некой части родовитой боярской знати, вероятно, сидевшей в описываемое время вместе с поляками в осаждённом Кремле. Он открыто не любил Ляпунова, но, спустя годы, вынужден был считаться с великими плодами его дел. Возможно, к этому времени Прокопий Ляпунов уже получил последние вести из Новгорода о захвате его шведами.
Предводитель казацкой части ополчения Иван Заруцкий понимал, что, подчинившись подписанному «Приговору всей земли», он попадал полностью под власть Ляпунова и был вынужден только служить ополчению. Он хотел получить большее и видел возможности перехватить всю власть под Москвой. Для этого надо было устранить Прокопия Ляпунова. Как это сделать, вероятно, он пока не знал. С третьим главой ополчения Трубецким он мог не считаться, зная его по общим делам в тушинском лагере Лжедмитрия II. Не известно, решился бы Заруцкий устранить Прокопия или нет, но в зреющий раздор между земством и казаками вмешался предводитель польского гарнизона в Москве Гонсевский. Польских лазутчиков и перевёртышей в ополчении было достаточно.
Участник московской осады Самуил Маскевич рассказал подробности польской провокации против Ляпунова.
«Войском неприятельским начальствовали многие полковники, как-то: Заруцкий, Трубецкой, Просовецкий; но главным был Ляпунов, коему все долженствовали повиноваться. Заруцкий однако хотел сам быть гетманом, другие искали того же; от того они враждовали друг другу. Гонсевский воспользовался их несогласием и употребил следующую хитрость: однажды на вылазке мы поймали знатного боярина; Гонсевский без всякого милосердия объявил ему смерть, как явному изменнику, нарушившему присягу королевичу; а между тем тайно велел нам склонить его к вторичной присяге. Боярин долго не соглашался, хотя верная смерть была пред глазами; наконец присягнул. Тогда Гонсевский открыл ему за тайну, как надежному человеку, что будто имеет сношение с Ляпуновым, чрез которого намерен действовать, и в доказательство показал наедине в запертом покое, чтобы никто не видел, вымышленное письмо, очень искусно подделанное под руку Ляпунова, уверяя, что оно прислано от сего последнего. Боярин, зная хорошо почерк Ляпунова, всему поверил и обязался клятвою доставить от Гонсевского ответ Русскому вождю на мнимое письмо его тайно, обещая передать таким же образом и другое письмо. Для лучшего успеха хитрости, мы обменяли боярина на своего пленника.
Возвратясь к своим, Москаль забыл и вторую присягу: принес письмо не к Ляпунову, а в Разряд, к боярам, и сказал им: «Я своими глазами видел у Гонсевского собственноручную грамоту Ляпунова; оба вместе они куют на вас ковы». Заруцкий, алчный власти, подстрекнул Донцов…3
«Новый летописец» описал подробно взгляд на последующие события с русской стороны. Видимо, из Разрядного приказа, куда доставил поддельную «грамоту Ляпунова» неизвестный «боярин»-перебежчик, в стан казаков её принёс Симон Заварзин.
«К ним же [казакам] пристали многие люди; и начальники их думу знали, написали грамоту от Прокофия по городам, что будто велено казаков по городам убивать, и подпись его подписали. И ту грамоту принес атаман Симонко Заварзин. И был у них круг великий, и за Прокофием посылали дважды. Он же к ним не пошел. В третий раз к нему пришли Сильвестр Толстой да Юрий Потемкин и поручились, что ему отнюдь ничего не будет. Он же пришел в круг и многие прения с казаками вел. Казаки же его не терпели, по повелению своих начальников его убили и дом его весь разграбили и многие станы подле него пограбили. С ним же убили Ивана Ржевского. Иван же был ему недруг великий, а тут, видя его правду, за него встал и умер вместе с ним».6
Так погиб от рук врагов собиратель и предводитель Первого ополчения Прокопий Петрович Ляпунов. Как именно был убит Прокопий, сообщает только польский источник, Маскевич, который вряд ли мог доподлинно знать о событии.
«… те бросились на Ляпунова и разнесли его на саблях. По смерти его, Заруцкий стал главою войска. Нам он доброжелательствовал более прочих; но не смел обнаруживать своих намерений, памятуя смерть Ляпунова».3
Патриарх Филарет, отец будущего царя Михаила Романова, находившийся в то время в Польше, в плену, познакомился с московскими событиями по письменным источникам позднее. Он внимательно изучил все события 1611 года и высоко чтил сделанное Прокопием для России. Он сообщил и о месте погребения Прокопия Ляпунова и Ивана Ржевского: «Положены же бысть во едину гробницу, и погребены же бысть честно у Благовещения Пречистыя Богородицы, еже есть на Воронцовском поле».7
Убийство Прокопия совпало с подходом к Москве давно ожидаемого войска боярина Василия Петровича Морозова из Казани и близлежащих Понизовских городов. Прокопий приложил много усилий, чтобы эта важная сила прибыла в ополчение. К сожалению, ожидаемое торжественное вступление в московский Белый город казанцев, доставивших с собой список знаменитого почитаемого образа Казанской иконы Божьей Матери, Прокопий Ляпунов не смог встретить сам. Торжественный приход иконы обратился в печальное и скорбное шествие для земской части ополчения и москвичей. Всё земство было поражено немыслимой гибелью бесстрашного вождя ополчения. Что будет с воинством и как быть дальше бок о бок с убийцами, многие не знали.
«Принесли из Казани образ Пречистой Богородицы, список с казанской иконы. Все служилые люди пошли пешие, тот же Заруцкий с казаками встретили [икону] на конях. Казаки же служилых людей ругали и поносили. Они же в великом ужасе были, ожидая от них себе такого же убийства, как [убили] Прокофия».6
Прибывшее казанское войско на следующий же день вместе с казаками и земцами других полков отвоевало потерянный в середине июня Новодевичий монастырь. По-видимому, казацкая часть была дико окрылена расправой над Ляпуновым и открывшимися вольностями. Монастырь был сожжён.
«Наутро же после прихода Пречистой пошли все в Новый Девичий монастырь. В то же время пришла понизовая сила под Москву, и Новый Девичий монастырь взяли, и инокинь из монастыря в таборы вывели, и монастырь разорили и выжгли весь, стариц же послали в монастырь во Владимир. Многие же под тем монастырем дворяне и стольники искали сами смерти от казачьего насилия и позора, и многие были перебиты и от ран изувечены».6
С гибелью Прокопия Ляпунова ополчение потеряло свою основу, главный столп, на котором всё держалось. В течение нескольких дней всё изменилось под Москвой.
А на севере на несколько лет попал под власть шведов Новгород. 25 июля горожане были вынуждены принять шведские условия и подписать договор от имени «всего Новгородского государства». Основным положением его было приглашение на новгородское правление шведского королевича, который в последующем, при доброй воле Первого ополчения, мог прийти и на управление всем Московским государством. Новгород должен был быть немедленно сдан, но шведы обязывались его не грабить, не присоединять к Швеции новых русских областей и не покушаться на права православия.4 После подписания условий и крестного целования шведов впустили в Кремль, ушедшие с Бутурлиным служилые новгородцы вернулись в город, Бутурлину выслали его имущество, и он ушёл к Москве.
При подписании договора новгородцы не действовали независимо от подмосковного Первого ополчения, хотя и находились в условиях необходимости принятия быстрых решений. Шведский король Карл IX должен был выбрать одного из двух сыновей для правления в Новгороде и утвердить договор. Но первым действием новгородцев была посылка списков договора под Москву для утверждения Первым ополчением, с которыми были отправлены Дмитрий Зеленин и шведский представитель.5
Под Москвой после убийства Прокопия верх взяли казаки, земство было обескуражено и подавлено. Уверенность и настойчивость в проведении стратегических решений проявлять стало некому. Совет всей земли постановил отправить с прибывшими из Новгорода послами в Швецию послов Ивана Троекурова, Бориса Собакина и дьяка Сыдавного Васильева. Но они по неизвестным причинам вернулись с дороги, ополчение устранилось от дела избрания шведского королевича. Новгородцы остались со Швецией один на один.
Возможно, такой причиной, заставившей послов от ополчения вернуться, стало поведение Заруцкого, почувствовавшего, что препятствие к захвату власти в Московском государстве в лице Прокопия Ляпунова устранено. Он решил сыграть свою игру. Казаку – «боярину» Ивану Заруцкому никогда не стать было царём, для получения власти ему нужен был очередной «царик». Заруцкий решил объявить наследником престола «ворёнка», сына пригретой им Марины Мнишек и Лжедмитрия II.
Позднее Делагарди в письме королю полностью передал важную новость, прибывшую с дворянами из-под Москвы. «Бояре, собравшиеся под Москвой, разъехались по поместьям, так как Заруцкий после убийства казаками Ляпунова стал принуждать их к присяге сыну Лжедмитрия, убитого в Калуге; оставшиеся из дворян высказывают желание, чтобы один из сыновей шведского короля стал их великим князем. Если они услышат, что королевич на пути в Московское государство, они все передадутся ему и примут его достойным образом».5
Большая часть уездного дворянства как самовольно, так и с разрешения Разрядного приказа стала отъезжать из ополчения в свои поместья. В большинстве приказов вместо прежних дьяков на должности стали ставиться дьяки бывшего Тушинского лагеря. С помощью этой административной машины казацкая верхушка стала захватывать поместья уездных детей боярских и иноземцев на русской службе, записываться в другие сословия. В пользу отдельных казачьих станиц стали переводиться денежные, продовольственные сборы с тяглых волостей и монастырских вотчин.4
Первое ополчение, несмотря на последующее длительное существование своих приказов, власть над некоторыми городами и стояние оставшейся части сил под Москвой до прихода Второго ополчения Минина и Пожарского, быстро таяло. По сути, после убийства Прокопия Ляпунова оно утратило своё влияние на общерусские дела. Большие города отвернулись от Заруцкого и Трубецкого. Значительная часть его прежних сил влилась через несколько месяцев в новое Второе ополчение, которое с большей осторожностью пошло долгим путём по стопам ополчения Прокопия Ляпунова. В октябре 1612 года ополчение Минина и Пожарского освободило Москву от остатков польского гарнизона.
История Первого ополчения ещё не закончилась, но оставалось бы рассказать о её закате. Закончилась жизнь Прокопия Ляпунова, без которого ополчение не смогло дальше существовать. Яркая, деятельная и самоотверженная личность Прокопия Ляпунова, дела которого не укладывались в границы общепринятого поведения, поражала современников, одних воодушевляла, восхищала, других пугала и озлобляла. Слишком разные люди и движения сталкивались в гражданской войне, названной позднее Смутой.
«Боярский» источник, называемый «Новым летописцем», после поражения польской партии вынужден был смириться с настроем победившего русского дела Первого и Второго ополчения. Но страх, принесённый некогда Прокопием, не отпускал именитых бояр, спустя годы. Прокопий разбудил самые широкие слои подчинённых сословий, которые смели власть «законного правителя» королевича Владислава. Не отступает страх перед гражданским подвигом Прокопия Ляпунова и сегодня у тех, кто называет его дела «неоднозначными».
«Сей же Прокофий Ляпунов не по мере вознесся и гордостью был обуян. Много отцовским детям позору и бесчестия делал, не только боярским детям, но и самим боярам. Приходили к нему на поклон и стояли у его избы много времени, [он] никакого человека к себе не пускал и многоукоризненными словами многих поносил, к казакам жестокость имел. За то на него была ненависть великая. Другой же начальник, Заруцкий, взял себе города и волости многие. Ратные люди под Москвой помирали с голоду, [а он] казакам дал волю великую; и были по дорогам и по волостям грабежи великие. Против того Заруцкого от всей земли была ненависть великая. Трубецкой же между ними никакой чести не имел».6
Вернувшийся через много лет из польского плена патриарх Филарет, когда его сын уже сидел на московском троне, оценивал вклад Прокопия Ляпунова в возрождение русской государственности и его личность однозначно.
«И тако воссташа народы и наполнишася людие гнева и ярости на сего изряднаго властителя и воеводу Прокофья Ляпунова, без воспоминания его изряднаго и мужественнаго ополчения, и восхотеша его предати смерти… И тако паде мертв на землю славный сей и бодренный воевода, Прокофий Ляпунов».7
Смута не закончилась и в 1613 году с избранием нового царя Михаила Романова, продолжались ещё много лет тяжёлые битвы, польская и шведская интервенция, но была сохранена русская государственность и независимость страны. Многие деятели пропольской партии, бояре, сидевшие с поляками в Кремле, бывшие тушинские «искатели удачи» Лжедмитрия II в итоге пришли к вершинам государственной власти в Московии. Многие подвижники Первого и Второго ополчения были отодвинуты на задворки истории, оказались оболганы, попали в опалу или были казнены. Те, кто спас страну, оказались забыты, как Прокопий Ляпунов. Жизнь продолжалась, разворачиваясь порой в самые неожиданные стороны. Долг потомков – оценить жертвенный подвиг Прокопия Петровича Ляпунова перед Россией.
1 – П.В.Седов. Захват Новгорода шведами в 1611 г. // Новгородский исторический сборник, Вып. 4 (14). СПб-Новгород. 1993.
2 –Н.Ю.Тюменцева, И.О.Тюменцев. Переписка сапежинцев с руководством Первого земского ополчения и П.Ляпунов в документах архива Я.Сапеги. // Смутное время и земские ополчения в начале XVII века. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П.П.Ляпунова. Сб. тр. Всерос. науч. конф. Рязань, 2011, с.24-25.
3 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.
4 – В.Д.Назаров. Первое ополчение // Большая Российская Энциклопедия // Т. 25. М., 2014. С.605-608.
5 – Г.А.Замятин. Очерки по истории шведской интервенции в Московском государстве начала XVII века. / [Публ. А.Одинокова]. РГБ №6639 м, шифр Д.д. 48/104.
6 – ПСРЛ, Т. 14/1, Новый летописец, СПб., Тип. М. А. Александрова, 1910, с. 109-112.
7 – Рукопись Филарета патриарха Московского и всея России / [С предисл. П.А.Муханова]. Москва, 1837.
Летописец.