Прежде, чем начать рассказ о событиях марта 1611 года, месяца, когда основные силы ополчения собирались к Москве, вернёмся к предыдущим месяцам года. Попытаемся уточнить хронологию и внутренний механизм связей между русскими городами, объединявшимися в ополчение. Упрощённо эта схема выглядела следующим образом.
1. Прокопий Ляпунов (Рязань) устанавливает в январе договорённости о походе к Москве с Заокскими, Северскими и Украинными (русскими пограничными) городами. Непосредственно в область обмена грамотами и посланниками Прокопия входили, упомянутые в грамотах, города: Тула, Калуга, Кашира, Коломна. Несомненно, Ляпуновым были вовлечены менее крупные гарнизоны рязанских городов, таких как Зарайск (воевода Дмитрий Пожарский), Михайлов и др. Ляпунов также имел постоянную связь с московскими единомышленниками, близкими к патриарху Гермогену. Существовала и прямая связь с Великим посольством московских бояр, находившимся под Смоленском. Посольство пыталось добиться у короля Речи Посполитой Сигизмунда выполнения его обещаний крещения в православие и посылки на Московское царствование сына Владислава. Королевское войско было тем временем занято осадой Смоленска, пыталось его взять силой. В составе посольства находился брат Прокопия Захарий Ляпунов, через которого осуществлялся обмен данными. Прокопий также вступает в переговоры о присоединении с «частной военной компанией» поляка Яна Сапеги, пытаясь не допустить его перехода на службу королю. Сапега занимал в то время города по Верхней Оке (Перемышль, Мосальск, Мещовск и др.)
2. Прокопий договаривается о присоединении Понизовских городов южной оборонительной черты Московского государства (Шацк, Кадом, Темников, Алатырь). Их воинские отряды в феврале 1611 собираются Иваном Карназицким под Шацком. Указаний на обмен грамотами с этими городами не сохранилось, но о них упоминает в своей грамоте, посланной во Владимир, Прокопий Ляпунов. Прокопий дожидался этих отрядов для полной готовности к выступлению на Москву. По-видимому, воеводы и городские головы оборонительной черты понимали Ляпунова без лишних слов и убеждений.
3. Личной заслугой Прокопия Ляпунова нужно признать и установление договорённости с воеводой Артемием Измайловым во Владимире в феврале 1611 г Возможно, также с муромским воеводой князем Литвиновым-Мосальским. В рассыльных грамотах о сборе Первого ополчения есть упоминание о посылке Прокопием Ляпуновым таковых грамот в Вологду, Кострому и Поморские города. Но не более того. Если такие послания и были, вероятнее всего, что вовлечь Русский Север в ополчение удалось усилиями ключевого волжского города Нижнего Новгорода.
4. Присоединение к ополчению Нижнего Новгорода, по-видимому, далось Прокопию Ляпунову не сразу. Несмотря на то, что воеводой в нём был знавший Прокопия по прежней службе князь Репнин. На основании переписки между Рязанью (Прокопием) и Нижним становится очевидно, что Прокопий вынужден был обратиться за благословением о присоединении к походу для Нижнего Новгорода к патриарху Гермогену в Москву. Напомним, что патриарх в это время находился под польской стражей, общение с ним было крайне затруднительным. Нам не известно ни одной грамоты о сборе ополчения, под которой бы стояло имя Гермогена. Но благословение для Нижнего было передано. Его значительные силы вошли в ополчение.
5. Ещё большей заслугой Нижнего Новгорода (князя Репнина) стало настойчивое вовлечение в переговоры о вступление в ополчение Вологды, Ярославля и Костромы и Суздаля (Просовецкого). Обмен грамотами между этими городами представляет собой отдельный круг обращения. В них имя Прокопия Ляпунова упоминается только в качестве человека, начавшего движение. Существует также грамота из Владимира в Ярославль. Но полноценного обмена (доверия) Владимира и Суздаля с Ярославлем, видимо, не было. Основная связь между этими городами проходила по волжскому торговому пути.
6. Ключом к привлечению в ополчение городов Русского Севера была Вологда. Только через Вологду проходили пути ко всем Поморским городам. Поморскими назывались вся восточная часть бывшей Новгородской земли (Новгорода Великого), которая простиралась до Белого моря на севере и до Урала на востоке. Связи, пути сообщения, между этими городами сохранили свои особенности со времён Новгородской республики. Под началом вологодского городского головы («московского воеводы»?) Ивана Толстого от Поморских городов к Москве выступили небольшие отряды из самых отдалённых от столицы мест: Холмогор, Ваги, Яренска, Сольвычегодска, Великого Устюга. Все они откликнулись на призыв вернуть власть в Московском государстве в русские руки, отстоять православную веру.
Чем было занято в начале марта 1611 года боярское правительство в Москве, сидевшее под охраной польского гарнизона? Оно продолжало умолять короля Речи Посполитой Сигизмунда исполнить обещание послать сына Владислава в Москву, принять под управление государство.
«… к послом, к Филарету Митрополиту Ростовскому и Ярославскому и к боярину ко Князю Василью Васильевичу Голицыну с товарыщи писали есмя; а велели им, по вашему Государскому милостивому росказанью, идти вашего Королевского величества к сыну, к Великому Государю нашему к Царю и Великому князю Владиславу Жигимонтовичю всея Русии бити челом и просити и молити его… о его Государском подвиге…»[1]
Оно оправдывалось, что посылало письма в Великое посольство, наставляло его принять любую волю Сигизмунда, письма оборонявшемуся в Смоленске воеводе Шеину, чтобы тот не оказывал сопротивления королевскому войску.
«… а в Смоленск, Государи… боярину и воевадам Михаилу Шеину с товарыщи и ко всем Смоленским сидельцом мы, ваши Государские верные подданные писали ж, чтоб они, отставя всякой недоброй совет и упорство, вам… добили челом и крест бы… целовали вскоре, и Литовских бы людей, по вашему Государскому повеленью и по договору, в город пустили…»
Но храбрый воевода Шеин ещё несколько месяцев бился против поляков и литовцев, не пуская королевское войско к Москве.
Тем временем авангардные силы ополчения выдвинулись и укрепились в местах сбора основных сил. Прокопий Ляпунов, оставаясь в Переяславле в ожидании Карназицкого, послал сына Владимира с полком в Коломну [2] к воеводе Ивану Васильевичу Плещееву. Ещё ранее к месту сбора союзных сил Заруцкого и Трубецкого в Серпухов Ляпуновым был послан голова Иван Можаров во главе отряда стрельцов и вольных казаков в количестве 500 человек.[3]
1 марта все главные нижегородские силы Репнина вошли во Владимир и соединились с ожидавшими их отрядами из Владимира, Мурома, Суздаля. 10 марта они выступили вслед за авангардом на Москву. В это время полки северных городов, Костромы, Ярославля, продвигаясь по Московской Большой дороге, собирались около Переславля Залесского. Поляки пытались посылкой отдельных своих отрядов помешать соединению сил ополчения на различных направлениях. 6-7 марта против северной части ополчения «на Киржач» пришёл с поляками князь Иван Куракин, откуда он выдвинулся на Александрову Слободу, где был разбит ополченцами.[4] Видимо, «поляками князя Куракина» был отряд ротмистра Казановского, посланный от Москвы к Переславлю Залесскому. Здесь Казановский, по сведениям польского источника, столкнулся с казаками Просовецкого. Некий польский военачальник Врещ посылался в Коломну. «…но сего было недостаточно и не принесло никакой пользы, ибо Москвитянам, знавшим проходы в своей земле, наши не могли воспрепятствовать стекаться и приготовляться тем к уничтожению наших». [2]
Передовые отряды ополчения, по-видимому, самых приближённых воеводскому округу Ляпунова городов, с воеводами которых он имел тесную связь, Дмитрием Пожарским (Зарайск), Иваном Бутурлиным (Коломна), Иваном Колтовским (Кашира) уже стояли в середине марта у Москвы. Поляки предпринимали все меры предосторожности, заблаговременно свозили в стены Кремля запасы пороха и свинца. Напряжение нарастало с обеих сторон. 19 марта ободрённые их подходом москвичи подняли восстание в городе. Поводом, взорвавшим события, стала попытка поляков заставить московских извозчиков втаскивать пушки на сторожевые ворота.
«Поднялся шум, на который из «Крым-города [Кремля] выскочила немецкая гвардия [перешедшие на сторону поляков под Клушино шведы]… Тут же схватились за оружие и наши люди, вследствие чего только в Китай-городе в тот день погибло шесть или семь тысяч человек. Страшный беспорядок начался вслед за тем в Белых стенах [Белый город – в пределах современного Бульварного кольца], где стояли некоторые наши хоругви. Москвитяне сражались с ними так яростно, что те, опешив, вынуждены были отступить в Китай-город и Крым-город. Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях…»[5]
По улицам начали строиться завалы. Руководивший московским гарнизоном Гонсевский выслал против москвичей 5000 конных копейщиков, но их атаки были успешно отбиты с помощью огня стрельцов. Видя неудачной вылазку конницы, капитан наёмников Яков Маржерет выслал на Никитскую улицу, где выросли завалы, 3 роты мушкетёров численностью около 400 человек.
«[мушкетёры]… успешно стреляли, что те по много человек сразу, как воробьи, в которых стреляют дробью, падали на землю. Поэтому с добрый час был слышен ужасающий гул от московитского боевого клича, от гудения сотен колоколов, а также от грохота и треска мушкетов, от шума и завывания небывалой бури, так что поистине слышать и видеть это было очень страшно и жутко. Солдаты тем не менее так стремительно нападали по всей улице, что тут уж московитам стало не до крику, и они, как зайцы, бросились врассыпную. Солдаты кололи их рапирами, как собак, и так как больше не слышно было мушкетных выстрелов, то в Кремле другие немцы и поляки подумали, что эти три роты совсем уничтожены, и сильный страх напал на них. Но те вернулись, похожие на мясников: рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид у них был устрашающий. Они уложили много московитов, а из своих потеряли только восемь человек».[6]
Только подавив сопротивление на Никитской, роты мушкетёров принялись за подавление москвичей, оборонявшихся вдоль речки Неглинной. Бой длился около двух часов. Затем они обернулись против толпы на Покровской улице. Уставшие мушкетёры дальше не могли продолжать расправу. Поляки попытались вновь выслать конных копейщиков, но кони не могли передвигаться по изрытым улицам. Тогда было решено поджечь город по всем угловым домам от Арбата до Кулижек. Сильный ветер выжег почти весь Белый город.
«В этот день выгорела третья часть Москвы, и много тысяч людей погибло от пуль, мечей и от охватившего их огня. Улицы, где стояли ювелирные и оружейные лавки, были до того завалены мертвыми телами, что ноги проходивших там в некоторых местах едва касались земли. Воинские люди захватили в этот вечер в ювелирных и других лавках огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными каменьями, жемчугом, дорогими украшениями, парчой, бархатом, шелком и т. п.»
На следующий день сопротивление стрельцов и горожан продолжилось в уцелевшей от пожара части Земляного города, в Чертолье (у современной улицы Пречистенка). Обходным манёвром с тыла наёмники Маржерета разгромили эти укрепления. К польской коннице подошло от Можайска и Вереи подкрепление в 1000 отборных всадников полковника Струся, которые принялись «рыскать по городу, где им вздумается, жечь, убивать и грабить все, что им попадалось». Наёмники перебрались через реку в Замоскворечье, подожгли все построенные там восставшими укрепления и дома, завершив разгром восстания. 
В действиях загадочных стрельцов, описываемых поляками и немецкими наёмниками, которых те полагали московскими жителями Замоскворечья (там располагалась Стрелецкая слобода), явственно проступают действия передовых отрядов ополчения. Так, по русским источникам, известны 3 воеводы – предводителя из числа ополченцев, действовавших на московских улицах в дни восстания. Места их действия совпадают с описанием подавления очагов сопротивления наёмником Маржеретом, кроме самого первого, на Никитской улице. Действиями вдоль речки Неглинной (там располагался Пушечный двор) руководил Дмитрий Пожарский (по русским источникам, вёл бои на Сретенке, современная её часть называется Большой Лубянкой). Между Неглинной и Сретенкой 300-400 м. Князь Пожарский был тяжело ранен в голову и вывезен в Троице-Сергиев монастырь, затем лечился в своих имениях, где его отыскали посланцы Второго ополчения Минина в 1612 году. Действиями на Покровке руководил Иван Бутурлин (по русским источникам, на Яузских воротах, «на Кулижках»). Современная улица Солянка называлась «Большой улицей к Яузским воротам», являлась началом древней дороги на Рязань, местность вдоль неё – «Кулижками» (болотистый Васильевский луг к югу). На ней и действовал Бутурлин, расстояние до Покровки около 400 м. Боями в Замоскворечье руководил Иван Колтовский.
Коннице Струся удалось рассеять на подходе к Москве отряды Дмитрия Трубецкого, Василия Мосальского и Ивана Плещеева (?). По всей видимости, это был второй эшелон ополчения, подходивший к Москве.
Гетман Жолкевский так описал действия поляков по подавлению мятежа.
«Тогда определили наши между собою: выжечь Деревянный и Белый город и, запершись в Кремле и в Китай-городе, перебить как помянутых Стрельцов, так и всех, кого ни попало. В самом деле, в среду пред Пасхою и сделали следующим образом: расположив и устроив полки, зажгли вдруг Деревянный и Белый город; сам Староста Велижский вышел воротами в правую сторону на реку, на лед; Александр Зборовский с полком своим пошел срединой; Полковник Мартын Казановский влево, к Белому Городу, и близ него Самуил Дуниковский. Прежде всех был убит находившийся до сих пор под стражей Князь Андрей Голицын, и кто ни попадался, никому не было пощады.
Множество Москвитян (не взирая на то, что скорою решительностью наших и пожаром были встревожены) бросились к оружию и овладели было воротами и большою частью Белого города, но Мартын Казановский выгнал и вытеснил их оттуда; схватывались также с нашими в нескольких местах по улицам, однако были везде преодолеваемы нашими. В чрезвычайной тесноте людей происходило великое убийство: плачь, крик женщин и детей представляли нечто, подобное дню Страшного Суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших; большое число также спасалось бегством к войскам, о которых знали, что находятся близко».[2]
Очень скоро иноземные войска столкнутся с главными силами ополчения, их стремительные победы закончились.
1 – Собрание государственных грамот и договоров (СГГИД), ч.2, Москва, 1819, с.515-516 (№240).
2 – Жолкевский С. Начало и успех Московской войны.
3 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.509-510 (№238).
4 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.520-521 (№242).
5 – Мархоцкий Н. История Московской войны. Москва, РОССПЭН, 2000. с.89.
6 – Буссов К. Московская хроника, 1584-1613 // Хроники Смутного времени. Москва, Фонд Сергея Дубова, 1998.
Летописец.