Май 1611 года прошёл для Первого ополчения в тяжёлых боях на подступах к Москве и на её городских укреплениях (см. ранее об апрельских событиях). К Москве продвинулась ещё одна сила, которую Прокопий Ляпунов долгое время пытался связать переговорами и удерживать от перехода в стан врага – гетман Сапега. Его отряд, по польским оценкам, составлял до 2000 всадников. Приблизился момент истины, который явил сам Сапега. Ему нужны были деньги для своего войска, нужно было определить, от кого их можно получить, и не потерять всё в будущем. Выбор был таким. Сапега шёл к Москве, чтобы оценить силы обороняющегося польского контингента и осаждающего город ополчения Ляпунова. Понимая эти цели Яна Сапеги, становятся ясными и его дальнейшие действия. Если опираться только на русские или польские письменные источники о майских боях у стен Москвы, участии Сапеги, разобраться в них будет непросто. Истинный ход событий проясняется лишь при сопоставлении рассказов обеих сторон.
Сапега к началу мая подошёл с войском из Мосальска к Можайску. Прокопий Ляпунов направил в Можайск посольство, желая прояснить намерения несостоявшегося союзника. Получив от возвратившихся послов заверения, что Сапега идёт «с добрыми намерениями», Ляпунов выслал в сторону Сапеги более представительное посольство из «знатнейших бояр». Встреча состоялась в Больших Вязёмах (в 40 км от Москвы), в Иоанно-Богословском монастыре. Там располагался бывший дворец Бориса Годунова, который облюбовал в качестве загородного во времена своего правления Лжедмитрий I. Бояре, видимо, получили уверения от Сапеги, что он идёт на помощь ополчению. Но Ляпунов не питал доверия к словам гетмана и в ожидании подхода Сапеги к Москве предусмотрительно укрепил свой лагерь «острогом и глубоким рвом с частоколом». [1]
10 мая «Сапега подступил к столице, и не переходя Москвы реки, стал лагерем на возвышении между Девичьим и Симоновым монастырями», при этом с польским гарнизоном в городе связь не стал устанавливать. Поляки во главе с Гонсевским были насторожены таким поведением не менее Ляпунова. Войско Сапеги встало в Замоскворечье, приблизительно на подступах к Донскому и Данилову монастырям. Гетман сразу связался с Прокопием Ляпуновым («начальниками» ополчения). Уровень доверия сторон был таков, что они решили перед переговорами сначала обменяться заложниками, чтобы застраховать жизни послов. Переговоры ни к чему не привели, и заложников по их окончании друг другу вернули. Наладил связь с Сапегой и Гонсевский из Кремля. Видимо, он тоже ничего не смог быстро предложить без позволения короля и не получил никаких обещаний Сапеги в ответ.
14 мая польский гарнизон Москвы решил проверить, для чего пришёл Сапега и возник ли между ним и ополчением Ляпунова союз. С ночи поляки подготовили в засаде в замоскворецких кварталах Земляного города несколько конных хоругвей. Накануне они передали Сапеге о готовящейся вылазке, но не пригласили их поддержать.
В Замоскворечье ополчение занимало городские укрепления, как и в других местах присутствия. Стены Земляного города со рвом, сооружённые в 1591 г., после крымского набега, здесь были особенно сильно защищены рядом выдвинутых вперед деревянных и земляных бастионов. Русские были полностью уверены, что Сапега будет участвовать в боях на стороне королевских войск. Эта уверенность не исчезла и спустя годы, когда «Новый летописец» повествовал о сражении в Замоскворечье. Польский источник, напротив, утверждает, что Сапега поддерживал ополчение, не ввязываясь в бой, дважды во время боя предупреждал королевские войска, чтобы они прекратили битву против московитов и уходили. Но его действия после боя не оставляют сомнений — Сапега лишь издали наблюдал за происходившим, оценивал силы сторон.
Польские хоругви утром 14 мая внезапно напали на ополченцев где-то в местах укреплений, шедших по валу Земляного города, вероятно, просочившись сквозь Калужские, Серпуховские и Фроловские ворота. Полностью неожиданным нападение не было, т.к. враги были встречены дворянской конницей. Натиск несокрушимой польской тяжёлой кавалерии конница ополчения не выдержала и была смята. Но позади неё засела пехота в неких каменных укреплениях («садоладовнях») и рядом с ними, во рву. Пехота стала задерживать, отсекать хоругви от отступавших. «Три роты литовских людей пробилися сквозь пехоту и топташа до реки Москвы…» [2] Но «пешие люди» сделали своё дело, одна рота была полностью уничтожена, потери понесли и две других. Не пытаясь догнать отступившую конницу, роты повернулись, чтобы разбить пехоту. Но ей удалось «отсидеться» в укреплениях, нанеся урон нападавшим. 
Поляки отступили. Бой произошёл «напротив Лужников», позднее их называли Малыми Лужниками — луговины вдоль берега реки, на месте современного парка «Музеон». «Напротив Лужников» было широкое открытое поле, которое простиралось от укреплений Земляного города в сторону Донского монастыря. Сегодня на месте битвы расположен Парк культуры имени Горького. Год спустя, в августе 1612 года, на том же месте, у Лужников, будут стоять остатки Первого ополчения Дмитрия Трубецкого, наблюдая за действиями Отрядов Второго ополчения Пожарского, а затем всё же переправятся через реку и помогут разбить гетмана Ходкевича. Так состоится непростой союз двух ополчений, освободивших Москву от захватчиков. Второму ополчению и его предводителям суждено будет прогреметь славой в бронзе и прочих цветных металлах, дела Первого ополчения и само имя Прокопия Ляпунова будет стёрто со страниц учебников истории, как будто их никогда не бывало.
Во время прорыва польской кавалерии в тыл фланг отступавшей дворянской конницы московитов был подставлен «под нос» Сапеге, боевые порядки которого были выстроены в сторону битвы. Но тот не стал добивать русских. Хоругви же, по сообщению польского источника, были уже «победителями» и желали полностью разгромить русские силы. Но… по какой-то причине бой был очень длительным. Причиной, не позволившей довершить разгром, поляками были названы «предупреждения» со стороны Сапеги, из-за которых польские конники решили повернуть и отступать в Кремль «победителями». Впрочем, дальнейший польский рассказ приводит странные подробности «победного отступления». Многочисленный неприятель сильно напирал, ослабело крыло, в котором находился некий пан Зенкович, им пришлось бежать… На пути попалось болото (местность напротив Кремля по правому берегу реки Москвы, на его месте современная Болотная площадь), конь увяз, Зенкович бежал пешим, ему уже накинули петлю на шею, но товарищи успели отбить пана.
В польском стане ходили слухи, что Сапега вёл себя так, надеясь получить из рук московитов царский трон. Но, поняв, что «грубый Москаль ни на что не подавался», решил присоединиться к королевским силам. Такое желание со стороны Сапеги было бы достаточно странным, учитывая известные ему предыдущие события Смуты, личности выдвигавшихся московских правителей и своё, Яна Сапеги, далеко не королевское происхождение. Русские могли принять на трон только представителя царской, королевской династии, родственника таковой или, по крайней мере, самозванца, выдававшего себя за представителя таковой династии. Сапега увидел у Лужников то, что хотел, и после «победного отступления» непобедимых хоругвей продолжил переговоры с начальником московского королевского гарнизона Гонсевским. На переговорах пришли к выводу, что истребить Первое ополчение имеющимися силами невозможно, а московский гарнизон сильно нуждается в продовольствии из-за осады. Нужно было направить сильный отряд для добычи пропитания людям и корма коням. Как раз для этого Гонсевскому подходила помощь Сапеги. Видимо, он готов был платить. Как бы то ни было, после боя при Лужниках Сапега присоединился к королевским войскам. Королю Сигизмунду под Смоленск было послано известие, что Сапега теперь служит королю и нуждается в оплате, также сообщалось, что «аванс» в размере 1000 рублей от Гонсевского был ранее уже выслан Сапеге, но по дороге перехвачен вместе с гонцом «шишами» (стражниками неприятеля или разбойниками), поэтому надо выплатить ещё 3000. Письмо, в отличие от аванса, было быстро доставлено под осаждённый Смоленск, и 20 мая Сигизмунд из своей ставки уже написал повеление Гонсевскому выделить нужные деньги из московской казны. [3] Продовольствие намечено было добывать в направлении Переславля-Залесского.
Об исходе переговоров Сапеги с Гонсевским наверняка узнали и в ополчении.
17 мая отряд Сапеги начал подготовительный обход Москвы, чтобы выйти на дорогу к Переславлю. К нему должны были присоединиться силы из Москвы. С восточной стороны Сапеге город обойти было невозможно, т.к. там располагались основные силы ополчения. И московскому отряду от Гонсевского пришлось бы пробиваться на соединение с Сапегой из Никитских ворот севернее Москвы в одиночку. Сапега обошёл город с запада и подошёл к острожку у «пограничных» Тверских ворот, отряд ополчения выдвинулся навстречу. В течение дня шёл бой в Гонной слободе, принесший обоюдные потери.
21 мая Сапега приступил к выполнению поручения Гонсевского по добыче припасов в глубинных землях Московии, заодно опустошая её огнём и мечом, чтобы «пробудить в Русских сострадание к родине» и отвести от Москвы для защиты своих городов. Но, как показали дальнейшие события, русская любовь к родине направляла их мысли не к защите своих домов, а к освобождению столицы своего государства. Вместе с 2000 людей Сапеги в поход к Переславлю-Залесскому было отправлено из Москвы 1500 от польских войск под началом Руцкого (по русским данным, Косяковского), также от русских боярской думой был послан князь Григорий Ромодановский. Ополчение выслало вслед за ними, на защиту переславских земель отряды князя Петра Владимировича Бахтеярова и Андрея Просовецкого. Просовецкий шёл защищать земли, окормлявшие его в то время. Противники столкнулись под Александровой Слободой. Бахтеяров и Просовецкий были разбиты и отошли к Переславлю. Александровский отрог (крепость) была взята сапежинцами (ранее – Братошинский острог), после чего Сапега пошёл к Переславлю. Ополченцы затворились в городе и многочисленные попытки его взять сапежинцам не удались. Сапега встал лагерем у города и послал мелкие отряды добывать продовольствие.
24 мая Гонсевский в Москве узнал, что на помощь ему из Речи Посполитой выступил отряд гетмана Ходкевича, который находился в то время на границе, у Печор, недалеко от Пскова.
«Эта весть так обрадовала нас, что наши вздумали звонить во все колокола, коих в Москве множество, с пушечною и ружейною пальбою, и тем обнаружили свое бессилие: по удалении челяди, нас не много являлось на стенах, да и выстрелы были редки. Неприятель заметил нашу слабость, и в ту же ночь, лишь только умолкло наше ликование, за час до рассвета, пошел на приступ». [1]
Любопытно, что за описанием польским источником «слабости» гарнизона, якобы повлекшей нападение ополченцев, следует рассказ о величине подразделения, оборонявшего стратегическую точку польской обороны – Круглую угловую башню («что на Васильевском лужку») в стене Белого города. Башня располагалась между стеной Китай-города и Яузскими воротами, у реки. Её занимали целых 400 польских всадников! Башня была ключом обороны поляков против сил ополчения, т.к. соединялась ходом по стене с Китай-городом и глубоко вдавалась вперёд, давая возможность флангового обстрела наступающих на Китай-город. Утром 24 мая стремительным броском ополченцев башня была захвачена вместе с орудиями, порохом и ядрами. Тут же у китайгородской стены появился комендант Гонсевский и стал убеждать роту Млоцкого вернуть важную башню.
«…охотно и решительно, с одними саблями в руках, бросились по стене на Русских; путь был так тесен, что едва двое могли идти рядом: наши добрались до башни, изрубили засевших врагов и овладели ею, захватив сверх того несколько бочонков неприятельского пороха…»
Контратака удалась ценой некоторых потерь. Нужно отметить, что успешно захваченный «неприятельский порох» совсем недавно был польским.
Потеряв важную башню и понеся потери при попытке взятия Китай-города, отряды ополчения перешли к захвату других укреплений Белого города, остававшихся за поляками.
«Хоругви спешат выстроиться, а в каждой не более 20, много 30 человек. Посылаем за доспехами и тут же вооружаемся; но теперь поздно. Неприятель уже везде, на воротах, на башнях; мы бежим в крепость, преследуемые бесчисленным множеством до самых ворот Кремлевских. Кто не успевал попасть с нами в крепость, оставался в руках врагов».
Следующий удар ополчения был направлен от Тверских ворот в сторону «пограничных» по стене Белого города Никитских. Первым был взят острожок у Козьего болотца (ныне Патриаршие пруды), защищавшийся немецкими наёмниками. Следующими были взяты Никитские ворота, которые обороняли 3 сотни немцев. Большое количество наёмников было убито.
В числе прочих, видимо, были взяты «менее укреплённые» Арбатские и Чертольские ворота.
Крайняя угловая с юго-западной стороны Белого города каменная Алексеевская башня (неподалёку от нынешнего храма Христа Спасителя) была самой высокой, четырёхярусной, она называлась также «пятиглавой». Её защищало 300 человек польской пехоты Граевского. Нижний ярус башни был наполнен гранатами и зажигательными припасами, внизу ее было открытое отверстие, наподобие ворот. Русские подожгли этот арсенал двумя зажигательными стрелами, башня заполыхала. Некоторым защитникам удавалось спуститься по верёвкам вниз, они попадали в руки ополченцев, другие сгорели заживо. Башня была захвачена, за ней и Трёхсвятские ворота. Побито было множество «литовских людей».
Вся стена Белого города была освобождена от польско-литовских захватчиков и их наёмников. За её пределами, в Земляном городе, оставался только сильный узел сопротивления в стенах Новодевичьего монастыря, где находились две роты казаков под началом Глаского и Оршанского, 200 немецких наемников и 300 «московских немцев» — жителей столицы, принявших сторону поляков.
Со стороны Замоскворечья в те дни ополченцами был сделан при каменной церкви острог, из которого пушками обстреливался Кремль и прилегающая местность.
30 мая ополчение приступило к освобождению Новодевичьего монастыря. Польский источник сообщает, что после «нескольких выстрелов» сдались «московские немцы». О том, как сдались «литовские люди» и прочие наёмники, он стыдливо умалчивает. Остатки королевского войска Гонсевского оказались к концу мая 1611 года блокированы со всех сторон в Кремле и Китай-городе.
1 – Дневник Маскевича 1594-1621 // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.
2 – ПСРЛ, Т. 14/1, Новый летописец, СПб., Тип. М. А. Александрова, 1910, с. 109-112.
3 – СГГИД, ч.2, Москва, 1819, с.543 (№257).
Летописец.
